Мариэтта

Cлучилось это вскоре после того, как ей пришлось уйти из Ленинки, где она несколько лет изучала архив Михаила Афанасьевича Булгакова. Шел тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, последний советский год активной партийно-государственной борьбы с инакомыслием. C появлением М.С. Горбачева ситуация начала меняться. И Чудакова внесла в стены нашего вуза атмосферу научного и педагогического артистизма, опираясь на творчество Олеши, Зощенко, Замятина, Бабеля, Тынянова и, конечно, Булгакова. Она называла это «историей литературы советского времени», а не «историей советской литературы», и в подобной редакции недвусмысленно звучал вызов.

Хорошее начиналось время. Еще ярче раскрывались дарования педагогов с Тверского бульвара, особенно любимых учениками: С.Б. Джимбинова, С.П. Смирнова, Ю.В. Томашевского, Е.Н. Лебедева. На кафедру литературного мастерства пришли Андрей Битов, Владимир Маканин, Анатолий Ким, Юрий Левитанский. Да и студенты восьмидесятых были в целом замечательные, многие их имена на слуху, и по праву.

В Мариэтте бурно слились две крови – русская и табасаранская. Думаю, это отразилось на ее характере, xотя Дагестан она покинула еще в годы московской студенческой юности. И фамилия, приставшая к ней от мужа, Александра Чудакова, шла Мариэтте больше, чем ему. Он был замечательным писателем и филологом, лучшим знатоком поэтики Чехова, но «чудака» и «чудачеств» больше было в ней, чем в нем.

Порою казалось, что в Чудаковой поразительным образом угнездились христианское милосердие и гордый исламский огонь праведного сопротивления. Cтрогий аналитичный стиль историка-архивиста и романтический порыв интерпретатора, просветителя, художника слова. Она старалась писать и говорить всем людям, а не только приобщенным, и эта обаятельная черта окрашивает ее работы, как научные, так и беллетристические. В свои поздние годы она обратилась к юному читателю, к прямой литературной и гражданской учебе наших детей и внуков, исколесив всю библиотечную провинциальную Россию с книгами и проповедями жизни, какой она должна быть.

Судьба распорядилась так, что однажды мы оказались с Чудаковой под одной булгаковской обложкой. Я знал о ней, но знаком не был. Когда прочел в журнале «Мастера и Маргариту», был взволнован и тут же напечатал свою маленькую восторженную рецензию в пятом номере «Юности» за 1968 год. (Она немедленно вспорхнула на обложку первого в СССР эстонского перевода романа.) К.М. Симонов, председатель Комиссии по наследию Булгакова, решил, что с «Мастером» надо широко познакомить молодежь и издать книгу массовым стотысячным тиражом в молодогвардейской серии «Тебе в дорогу, романтик!» Я быстро написал предисловие для подростков. И что же? ЦК КПСС на корню зарубил прекраснодушную, наивную идею, и весь набор перенесли в издательство «Художественная литература». И выпустили небольшим тиражом с моим же предисловием. Я был страшно огорчен, ибо писал, имея в виду юную аудиторию, которая впервые берет в руки это культовое сочинение. Вышла известная зеленая книжка, которая продавалась в основном в валютной «Березке». И каждый город, где было издательство, печатал роман с моим вступлением, оно считалось как бы каноническим, утвержденным Москвой. C ума сойти! И в конце книги мелким шрифтом три странички (!) комментариев Мариэтты Омаровны Чудаковой! Которая уже тогда была главным исследователем закатного романа Мастера… (Так я нечаянно стал булгаковедом, ни на минуту не будучи им).

А позже с Мариэттой нас сводила общественная стезя. Чудакова поддерживала молодое правительство реформ, очень уважала Егора Гайдара, активно работала в Комиссии по помилованию. В ней проснулся публицист, отважный и бескомпромиссный. C ней было интересно говорить и спорить, потому что она была свободным человеком.

Лева Аннинский весело и незлобиво сказал как-то о Чудаковой: «Кобра в капюшоне!» Капюшон действительно был на куртке, которую Мариэтта носила в осенне-зимнюю пору. Но и без целительного яда ее точных полемических выпадов (устных и письменных) тоже трудно себе представить нашу недавнюю литературно-общественную атмосферу…

След ее незаурядной жизни только начинает отчетливо проступать в сочувственном сознании. Чудакова словно бы остановилась на время, а путь ее продолжается.

Ольга Скибина

В начале двухтысячных я училась в очной докторантуре в Москве. Александр Павлович попросил меня забрать у Мариэтты его книги о Чехове и отвезти при случае в Оренбург. «Очень много книг скопилось у нас на Миклухо-Маклая». Я взяла своего сына-студента МГИМО, чтобы помог донести, если книг будет много. Будущий журналист с удовольствием согласился, ибо слышал о легендарной Мариэтте от своих преподавателей. Был февраль 2001 года. Холодно и скользко. Мы добрались до МО быстро – сын жил в общежитии на Кржижановского. «Кофе?» – спросила Мариэтта. «Да нет, спасибо, что вы…» «А вот зря отказываетесь. Я хорошо варю кофе. В турке, настоящей. И кофе у меня настоящий».