Мариэтта

Горжусь, что вместе с ней выступал в одном вечере. Дело было в 2017 году в Сахаровском центре. Литературный вечер назывался «Живые» // «в обществе мертвых поэтов» в рамках выставки-кенотафа Necropolis Imaginari, которую делали Ирина Драгунская с Марией Попковой и Евгенией Паниной. Выставка была посвящена девяти поэтам и писателям (Исаак Бабель, Александр Введенский, Николай Гумилев, Николай Клюев, Осип Мандельштам, Владимир Нарбут, Борис Пильняк, Даниил Хармс, Марина Цветаева), ставшим жертвами репрессий, ушедшим в безымянные затерянные могилы. Кроме нас, были Михаил Айзенберг, Евгений Бунимович, Данила Давыдов, Геннадий Каневский, Лев Рубинштейн, Елена Фанайлова, Данил Файзов. Я говорил о Николае Гумилеве (был знаком с его сыном Орестом Высотским), она об Исааке Бабеле.

И о политических взглядах, политической позиции Мариэтты Омаровны. Они, в том числе, выстраданы/сформированы безукоризненным знанием истории русской литературы ХХ века, трагических судеб наших писателей. Свободомыслием эпохи конца 1980-х начала 1990-х, духом свободы, присущим ей самой. С ними можно соглашаться или не соглашаться. С ними можно частично соглашаться или частично не соглашаться. Но их невозможно не уважать. Потому что их отличает знание, собственный опыт, открытость миру, принципиальность, ответственность, вера в человека.

Жизнелюбие.

Глеб Чернявский

Ко всем своим прочим достоинствам – доктор филологических наук, член Президентского совета, Европейской академии, Союза писателей России, автор 6 книг и 200 научных работ по истории литературы Мариэтта Чудакова (02.01.1937 – 21.11.21) была еще и удивительно отзывчивым и открытым нараспашку человеком.

После буквально нескольких комментариев в FB она пригласила меня к себе в Беляево, в свою забитую книгами по самое немогу квартиру, подарила свою книгу, настояла, чтобы я подарил ей наших Дельфинов, и потом долгий чай с потрясающей беседой. И таких, как я, у нее были сотни, если не тысячи, за долгую жизнь.

R.I.P., Мариэтта Омаровна, вы были очень хорошим человеком, а это даже важнее прекрасных книг, по которым вас будут помнить.

Олег Чуб

АТЛАНТИДА ЧУДАКОВА Всю неделю прощался с человеком-глыбой и человеком-факелом, освещавшим большую часть моей сознательной жизни. А на исходе стало ясно – прощаться с такими людьми бессмысленно, поскольку они за пределами собственного физического существования никуда не уходят, навсегда растворяясь в нас – последователях, учениках, в своих текстах, книгах, подхваченных продолжателями интонациях и фигурах речи… Они до времени опускаются Атлантидой на свою неведомую глубину, чтобы в одно святое лето вернуться к нам воочию.

Уникальная Атлантида Чудаковой – это царство недосягаемой ныне академической культуры, помноженной на искренний народнический идеализм. Интеллигенция такого типа более, увы, не воспроизводится. Книжные черви, поучающие неразумный народ из Кембриджа – в изобилии; образованцы и полузнайки всех мастей, раздающие со своей мизерабельной колокольни направо и налево непрошеные советы – не ведают переводу. А Чудакова была одна – последний интеллигент-народник, мчащийся в ночи на одной упряжи с Чеховым и Короленко – в глушь, к «малым сим». По-донкихотски веривший в людей. Хотя верят (или просто хотят потрафить?) в народ многие либералы, но безоглядно ехала к ним лишь она одна – не ожидая благодарности, зачастую в такую тмутаракань, о которой никто в столичных салонах и не слыхивал.

Все благословенные Девяностые пассионария российской демократии, как отважная воробьиха, защищающая выпавшего из гнезда птенца, отстаивала идеалы русской интеллигенции, впервые за много веков освободившейся от пут государственной лжи и насилия. Критиковавшая – натурально, за дело – властей предержащих, но никогда не предавшая лично Бориса Николаевича Ельцина, навсегда оставшегося для нее рыцарем священной отваги. Как точно сформулировала тогда Лия Ахеджакова: «Там, где Мариэтта Чудакова – там наши духовные ценности».

А затем «пришли иные времена, взошли иные имена». Все изменилось до неузнаваемости. Говорить о многом стало не то чтобы нельзя, просто критически упала проводимость разговора: ты произносишь правильные слова, а все куда-то падает, словно в дощатый нужник. Модно стало снова звать Русь к топору, а не к знанию. Как говорит наш общий любимец Анатолий Чубайс, сегодня из институционального опыта Девяностых пригодиться не может практически ничего. Единственное, что осталось в нашем арсенале и что будет востребовано всегда – просвещение. Как могла, МО отстаивала необходимость публичной истории – для молодежи прежде всего. Чтобы построить новую Россию, нужно не только отрефлексировать опыт неудач прошлого, но и – что менее очевидно – выписать пантеон гражданских святых, олицетворяющих историю российской свободы. Своим примером Чудакова показала, как это делать, написав первую художественно- публицистическую книгу о Егоре Гайдаре для подростков.