Мариэтта

Да – именно с юным поколением МО находила общий язык лучше всего. И неизменно отчитывала меня, когда я по-стариковски брюзжал при виде митингующих с уточками юнцов. «Лучше просветите их – они поумнее многих наших либеральных интеллигентов будут», с пылом убеждала МО. А с какой изящностью и элегантностью она преодолевала «сопротивление материала»! Дмитрий Сергеевич Лихачев называл это элевацией: скульптор преодолевает косность глины, художник – ограниченность красок. Будучи человеком старой формации, она с легкостью необыкновенной находила новые формы диалога, споро освоила интернет и социальные сети. «Культура есть многоканальная коммуникация!»

Однажды я пожаловался, что совершенно не технический человек – де, трудно овладевать современными интернет-технологиями. МО с укоризной посмотрела и спросила: «Это что вы такое сейчас сказали, я не поняла?» Пояснять стало неудобно – пришлось срочно становиться «техническим человеком».

А сегодня все это нужно продолжать – и уже самим. Не подвести.

– Встретимся, покажете, что получилось.

– Натурально!

Маша Чудакова

(Устный рассказ с письменными исправлениями и дополнениями)

Мама почему-то говорила, что у нее продолжительная (продолженная?) память началась в четыре года. Вместе с началом войны.

Но у меня не так, потому что я не она. И мама все время говорит: ну как же так, ты не помнишь себя с ранних лет? Не помню.

В коммуналке на Малой Остроумовской я себя не помню, конечно.

Лет с шести, когда мы ходили в байдарочный поход по реке Медведице – это уже семь, а не шесть, вот это уже я начала помнить себя хорошо – и то только потому, что были фотографии и походный дневник, и во мне выращивалась память об этом походе, и я его запомнила. Мы сплавлялись на байдарках по этой обмелевшей от жары Медведице и доплыли до Астрахани в итоге, а вернулись мы с мамой на пароходе. Они ходили в походы без меня в основном, меня бросали (я обижалась, но позже простила), но этот был легкий, и взяли меня.

Есть фотографии, как они ходили по Карелии, с Паперными в основном, сначала с папой Зиновием Самойловичем, потом с детьми – Вадиком и Таней. Жили мы тогда на ул. Тухачевского. Это был так называемый «кооператив» – первая собственная квартира. Чтобы вляпаться в 1964 году на много лет в выплату долгов, занять у 100 человек (был список фамилий) – это надо было быть очень смелыми и верить в свои силы по заработку. В основном заработки складывались из внутренних рецензий в журнале «Новый мир» – это называлось «cамотек». Платили по 15 р., если я не путаю. Тогда и подружились с К.Н. Озеровой.

Ну так вот, катались на байдарке, жрали икру в Астрахани прямо из брюха осетра, это считалось хорошо… Потом эта икра валялась дома в холодильнике «Север» (газовом?), очень много, ее никто не ел (никто – то есть я). Зато там я впервые увидела поляну земляники с тех пор фанатично люблю землянику. Есть фотографии ч/б, где я сижу с безумными глазами с этим богатством. Там были песчаные берега обрывистые, и в этих обрывах жили ласточки, и мы все это видели, пока плыли. Ласточки летали и пели, это было прекрасно. Ничего особенно важного не помню, лето было, все купались, родители таскали байдарку, потому что все обмелело, а я ничего не делала. А! помню ночевки в настоящих деревнях на настоящей русской печке.

Впервые увидела черно-белых свинок немыслимых, еще были лягушечки. Их я собирала в баночку в байдарке и любовалась. Потом они выпрыгивали обратно. Мама и сама была такая – очень веселилась, когда я рассматривала лягушечек, гусеничек… Они, видимо, взяли меня, чтобы развлекаться, они же молодые были. Я им поставляла каждый день какие- то новые впечатления, и они очень радовались с папой – они меня родили в 24, соответственно им было по 30. Дневник похода хранится дома, я его могу достать. Это, конечно, тоже мама вела вместе с Вадиком Паперным. «Они пытались остановить поезд и бежали за машинистом, бессвязно крича… Машинист пришел в себя только у Кимр.»

…Маму я мало видела в те годы, она все время была на работе, а я была с папой. (До восемьдесят какого-то года она работала в Москве в Библиотекеленина). Поэтому мама когда приходила с работы на Тухачевского, ее надо было встречать, бежать, раскинув руки. Мама потом много раз говорила: «мать ребенок и так любит, а я хотела, чтобы ты полюбила папу». Но мама задавала все равно градус любви такой общей, конечно. И любила я их обоих безумно.

Мама была c моего детства и до конца верный друг. Если я хотела что-то, не для баловства, а для дела, – то получала. Например, швейную машину в 7 классе, они ее сразу мне купили, в рассрочку. Ножная прекрасная машинка «Чайка»! в 13 лет! Сколько я на ней платьев сшила, занавесок разных. И она до сих пор жива.

Я увлеклась ковроткачеством. Коврик этот тоже жив. Такой специальный крючок был нужен – мама привезла из ГДР. Не забыть такое. Но настоящий рай начался с 80-х годов.