Мария

– Но, оказалось, что достойных людей так мало, по сравнению со всякой мразью, готовых уничтожать и себя и себе подобных, и весь мир в целом. – Мария произнесла это таким страшным голосом, что Виктору стало не по себе. – Я отпустила двух хороших людей, хоть и, казалось бы, несуразных неудачников, и они полюбили друг друга, и теперь, я надеюсь, готовы на все друг для друга. И я их отпустила в эту грязь, в этот, так называемый мир, который не доживет до того момента, когда его сожжет солнце. Он уничтожит себя сам. Но зачем хорошим людям это терпеть, они же будут бороться за него до конца, до своего конца, но в итоге, все равно, останутся одни мрази. Я их отпустила… В мире еще много людей, которые сумеют все испортить, уничтожить, довести до финальной черты, черты, когда тут уже ничего не останется, и некому будет сражаться за что-то светлое. Их, хороших людей, будет настолько мало, что их просто сожрут. Но, шанс всегда есть, он должен быть. Без него не имеет смысл существование, чего бы то ни было. Это надежда. Пусть будет надежда. Ты был моей надеждой. Ты полюбил меня. Но рядом со мной… ты… прости, я снова о стихах. Может, я их просто не так поняла.

Мария плакала. Из ее прекрасных больших черных глаз текли слезы. Она поднялась и встала возле Виктора на колени.

– Нет, что ты! – Виктор хотел встать.

– Сиди, Виктор. Дай мне твою руку. – Она взяла его руку и поцеловала ее. Меня не нужно было целовать в губы. Я сама виновата, не смогла сдержаться. Эта страсть, эта любовь! Что ты со мной сделал? Витенька, радость моя. Эти фонтаны… это все…

– Маша, у меня такое ощущение, что…

– Тише… осталось совсем мало времени. А я хотела бы тебе столько сказать!

– Так, говори, милая… – Виктор совсем растерялся.

Слезы лились из глаз Марии беспрерывно.

– Откуда это? Слезы? Откуда у меня это? Откуда эта тяга к тебе?

– Ты же человек, у каждого есть чувства, сердце…

– У меня нет сердца! – грозно воскликнула Мария.

Виктор был сражен.

– Я буду держать тебя за руку, Витя, – нежно продолжала Мария.

– Маша, скажи, что происходит?

Маша с трудом улыбнулась, сквозь слезы.

– Знаешь, Витя. Все живое на этой земле, и не только на этой, не только в этом мире, рождается и умирает. Рождается и умирает. Можно вечно наблюдать за рождением жизни, как наблюдала и…

– Что, Маша?

– И забирать ее, как настанет срок. Это судьба, природа, это… вечность! Но люди задумали обыграть и судьбу, и природу, и вечность. Они решили, что сами имеют право распоряжаться жизнью другого человека, людей, целых народов, наций… А сейчас речь идет уже обо всем человечестве. Еще до двадцатого века хватало терпения спускать им все с рук и не вмешиваться. То теперь все кончено. Я предотвратила войну на юге, там, куда я ездила, я не позволила так легко и просто закупить для этого оружие. Я делаю это по всему миру, потому…

– Почему, Маша? Кто ты?..

– Потому, что человек способен уничтожить себя сам, себя и всю землю.

– Маша, кто ты? – не успокаивался Виктор, ощущая, как к блаженству подступает страх, невиданный страх.

– Человек встал у меня на пути, пытаясь пресечь течение времени и изменить вечность, изменить меня!

– Кто ты?.. – взмолился Виктор.

Упавшая незаметно роза распалась на лепестки и залила черный гранит кровью. Солнце ушло за горизонт. Мир погрузился во тьму…

Мир пылал, истекал кровью. Поля боев остались почти нетронутыми, и трупный запах разметался по земле. Возвращаясь с востока, Генрих опередил свой отряд и ехал один на своем коне, еле передвигавшим покалеченные ноги. Генрих был весь в крови. Вся одежда, лицо, руки. Он чувствовал это, но не мог найти сил, смыть ее с себя.

Он направлялся к своему замку, проезжая мимо деревни, как услышал в одном из домов старушечье причитание. Он спустился с коня и направился к этому дому. Зачем это ему было нужно, он не понимал. На всем пути следовании он то и дело слышал стоны, да причитания. Темнело. Солнце разбрызгивало зловещий багрянец по всей округи, стараясь спрятать кровь, залившую ее.

Войдя в хижину, он увидел старуху, склонившуюся над телом молодого воина, видимо недавно вернувшимся, но умершего только что от ран. Старуха взглянула на Генриха, и ничего не сказав, вернулась к причитаниям. Генрих огляделся и вспомнил, что в один из соседних домов он поселил Грету, девочку, пришедшую к нему от Агнессы.

– Бабушка, не подскажешь, Грета где живет? – спросил он.

– В соседнем доме, – безучастно ответила старуха.

Выйдя наружу, Генрих обнаружил, как сгустились сумерки. Кровавый закат был уже готов погрузить округу во тьму. Дойдя до соседнего дома, Генрих расслышал детский голос:

– Господин! – Это была Грета.

Генрих бросился в хижину и тут же у самого порогу на лавке увидел Грету. Она была настолько худа, что казалось, порыв ветра, влетевший внутрь от открывающейся двери, мог сдуть ее.

– Господин, я знала, что вы вернетесь, – еле пролепетала она.

– Грета, я перенесу тебя к себе в замок.

– Уже поздно, господин, я видела его, – промолвила Грета.

– Кого, девочка?

– Черного всадника.

Генрих серьезно взглянул на девочку, после взял ее на руки и вынес из хижины. Тьма сгущалась.