Мария Антуанетта

Растущее недовольство поведением сестры и явные нелады у нее в семье побудили Иосифа совершить наконец давно задуманную поездку в Версаль. С одной стороны, королева скучала по родным, а с другой — понимала, что брат беспощадно выскажет ей все, и скрыть от него свою личную жизнь ей не удастся. Она уже не раз получала от него нагоняй в письмах. Недоумевая, какова истинная причина приезда императора, Людовик писал Верженну: «Сейчас мы ничего не можем сделать, кроме как быть настороже, когда прибудет гость из Вены». А Мария Терезия напутствовала Мерси: «…легкомысленное и необдуманное поведение моей дочери по-прежнему вызывает беспокойство. Особую тревогу вызывают дурные подданные, которых она принимает в своем узком кругу. Вы можете рассказать об этом императору, однако скройте от него, что вы сообщили мне их имена; ему вы, бесспорно, можете назвать их, например, герцога де Лозена, графа Эстергази и прочих, поведав ему, сколь неподобающе их поведение и какие интриги они затевают, чтобы внушить моей дочери свои пагубные взгляды». Дочь также не осталась без наставлений: «…вы должны говорить с императором совершенно искренне обо всем, что касается короля, королевы, королевской семьи, министерства, двора, особо достойных людей, о стране и обо всем, что заслуживает внимания». В ответ Мария Антуанетта писала: «Моя дорогая матушка, я исполнена надежды вскоре увидеть брата. <…> Уверена, его приезд будет полезен всем; зная его скромность, я буду с ним совершенно откровенна. <…> Король также будет рад увидеть его и говорить с ним. <…> Я уверена, что знакомство короля с братом пойдет исключительно на благо общества». Убеждая всех, что приезд брата-императора сулит только радость и благость, Мария Антуанетта боролась с жившим в ней детским страхом вызвать недовольство старших. Ибо, когда она рассталась с братом, тот уже был императором, а она — всего лишь младшей сестрой. К тому же мягкостью Иосиф II отнюдь не отличался. Вот что писал о нем барон Гляйхен: «Он был очень энергичен, необычайно деятелен, и успевал более, чем иной человек на его месте; но в его активности был один недостаток — он суетился по мелочам, все время торопился, и действие у него иногда бежало впереди мысли. Он… был терпелив, когда ему противоречили; был добродушен, общителен, любезен со своим кругом, однако у него не было ни фаворитов, ни любовниц, ни любимых министров, которым бы он особенно доверял. Он много говорил, как было свойственно представителям его дома, однако приятно, складно, особенно в семейном кругу. <…> Его главным недостатком было отсутствие великодушия.

Он полагал, что если он всего себя посвятил государству, то и другие должны поступать так же. Он брал пример с Фридриха II и надеялся стать “дешевым монархом”». Как и Мария Антуанетта, Иосиф постоянно чувствовал себя под надзором Марии Терезии и понимал, что несмотря на императорский титул он все равно играет вторую роль при своей прославленной матери. Чтобы хоть как-то выделиться, он стал демонстративно презирать роскошь, избрал себе роль человеколюбивого и справедливого императора. Каждый свой скромный выход на улицы Вены в неприметном сером костюме он обставлял так, что все заранее знали, когда император инкогнито отправится кого-нибудь облагодетельствовать, знали и восхищались его скромностью — что и требовалось доказать. «Впрочем, — писал Мерси, — последнее письмо императора немного успокоило королеву, ибо в нем он пишет, что приезжает сюда не для того, чтобы высматривать и критиковать, а уж тем более не для того, чтобы поучать; единственная его цель — это повидать свою августейшую сестру». Мерси собирался повсюду сопровождать императора, однако все время пребывания Иосифа в Версале пролежал дома с сильнейшим приступом геморроя.

Император прибыл 18 апреля 1777 года инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. В простом костюме, он остановился в недорогой гостинице. Не желая обременять себя протоколом, он хотел быть свободным в своих передвижениях и поступках. Одни приветствовали позицию Иосифа, другие полагали, что таким поведением он выразил свое отрицательное отношение к удушающей версальской роскоши. Сочинили даже стишок, где говорилось, что граф Фалькенштейн «явил величие без роскоши, в то время как Версаль являет роскошь без величия». Но большинство при дворе лишь разводило руками: идеалом монарха для них по-прежнему являлся Людовик XIV, а значит, и окружавшая его роскошь и парадность.