Неожиданно королева спросила Кампан, удалось ли ей выяснить, что, собственно, хотел от нее королевский ювелир, и та рассказала все, что узнала. Разгневанная Мария Антуанетта вызвала к себе Бретейля, и тот дополнил рассказ Кампан, сообщив, что у Бемера якобы имеется расписка королевы, в которой она обязуется в три приема выплатить всю сумму. Подле каждой даты выплаты стояло слово «одобрено», а в конце подпись: «Мария Антуанетта Французская». Но Мария Антуанетта была не «Французской», а «Австрийской» принцессой и вдобавок, как положено государыне, подписывалась только именем, данным ей при крещении. Подпись явно была подделана! Королева потребовала сообщить обо всем королю, дабы тот примерно наказал кардинала: она, как и Бретейль, была уверена, что кардинал самым наглым образом воспользовался ее именем, чтобы обогатиться, а заодно и опорочить ее. Не в силах сдержать возмущения, Мария Антуанетта ворвалась к королю и принялась по-женски бессвязно жаловаться на негодяя кардинала. Людовик, с каждым ребенком относившийся к супруге все более трогательно и прощавший ей буквально все, почувствовал себя едва ли не более оскорбленным, чем королева, и велел немедленно арестовать Рогана. Посвященный в историю Верженн уговаривал короля сделать все по-тихому, чтобы «не выносить сор из Версаля». Но импульсивная королева, не думая, что огласка повредит прежде всего ей, идет на поводу у обуявшего ее гнева и требует незамедлительно наказать тщеславного мошенника.
Когда кардинала арестовывали, ему удалось незаметно набросать пару слов своему верному секретарю аббату Жоржелю и передать записку проходившему мимо версальскому лакею, велев как можно скорее отвезти ее в кардинальский дворец. Когда к кардиналу нагрянули с обыском, все бумаги, способные его скомпрометировать, были уничтожены. Многие полагали, что среди них находились и пресловутые письма королевы, и недоумевали: зачем он уничтожил доказательства собственной невиновности? Однако именно этот поступок доказывает отсутствие в действиях кардинала злого умысла: пылкий обожатель королевы не мог поступить неблагородно по отношению к предмету своего поклонения.
В кабинете король с порога спросил Рогана, приобрел ли тот бриллиантовое ожерелье у Бемера. «Да, сир, — не задумываясь ответил Роган, — и передал его для вручения ее величеству». «И кому вы его передали?» — спросил изумленный Людовик. «Графине де Ла Мотт-Валуа», — ответил кардинал и добавил, что с радостью оказал ее величеству сию услугу, тем более что королева письменно просила его выступить посредником в приобретении ожерелья. Слова Рогана звучали настолько искренне, что министры насторожились: дело приобретало неожиданный оборот. Кажется, Роган действительно не присваивал себе ожерелья. Но Мария Антуанетта услышала в ответах кардинала лишь очередное оскорбление. Как он мог подумать, что она обратилась к нему с просьбой?! Да она ни разу не посмотрела на него! Кардинал оправдывался: он всего лишь желал угодить ее величеству, а его, судя по всему, обманули. И он предъявил записку, адресованную Жанне де Ла Мотт, в которой ее величество поручала ему приобрести ожерелье. Под запиской стояла подпись: «Мария Антуанетта Французская». Людовик, волновавшийся все больше, перешел на крик: «Вы что, не знали, как подписывается королева? Как вы, Роган, могли поддаться на такую грубую подделку?» И тут же устыдился своей гневной вспышки.