А во французской столице и при дворе шепотом говорили друг другу: «Если бы королева не проводила ночи за карточным столом, не отправлялась инкогнито на поиски приключений, мы бы никогда не поверили, что она может тайно переписываться с поклонниками, приближать к себе подозрительных авантюристок, ходить на ночные свидания и вытягивать из подданных деньги! Куда только смотрит король! Впрочем, толстяк с развесистыми рогами давно под каблучком Австриячки, проматывающей государственную казну!» И вспоминали приобретенный в прошлом году для королевы дворец Сен-Клу, обошедшийся казне в шесть миллионов ливров. Дворец принадлежал герцогу Орлеанскому, но королева буквально до дрожи хотела заполучить его. Она считала, что перестроенный Мансаром очаровательный архитектурный ансамбль, окруженный спускавшимся к Сене великолепным парком, обустроенным Ленотром, наилучшим образом подходит для загородного отдыха с детьми и в обществе близких ей людей. Тем более что в 1790 году предполагали начать реконструкцию Большого Версальского дворца. Понимая, сколь несвоевременна такая покупка, генеральный контролер финансов Калонн тайно провел переговоры с герцогом Орлеанским, уговаривая его не продавать дворец. Узнав об этом, Мария Антуанетта сурово отчитала министра и при поддержке Бретейля пошла в наступление на короля. Противник сдался, и 19 февраля 1785 года Людовик подписал бумагу о дарении замка Марии Антуанетте. Королева сразу же приступила к обустройству владения на манер Трианона: ввела специальные ливреи для охраны и слуг и возложила на привратника роль управляющего с правом издавать указы «именем королевы». Слова «именем королевы», появлявшиеся в объявлениях, расклеенных в садах Трианона, раздражали и простонародье, и придворных, но, когда королеве об этом мягко намекнули, она ответила: «Я вправе распоряжаться в собственных садах». Передача Сен-Клу вызвала недовольство общественности: никогда еще дворцы не отдавались в полную собственность королевам, и некоторые советники парламента попытались отказать дарению в регистрации. Но все обошлось, и королева вступила во владение Сен-Клу. Впрочем, Людовик XVI не обделил и себя, приобретя незадолго до этого замок Рамбуйе и прилегающие к нему охотничьи угодья всего за 16 миллионов ливров. Но, несмотря на упреки, обращенные парламентом к королю, к его величеству общественное мнение было гораздо более снисходительно.
Королева не сознавала, что «милые негодяи», как она называла своих подданных, давно уже смотрели на нее сквозь призму памфлетов, представлявших в искаженном свете любой ее поступок. Мерси даже отправил Иосифу иронические куплеты, которые сочувствовавшие кардиналу парижане распевали на мотив модной в то время песенки:
Придворные, недолюбливавшие королеву, безоговорочно стали на сторону кардинала. Рогана поддержала даже Роза Бертен, быстренько введя в моду соломенные шляпки с красно-желтыми воланами и бантами, получившие название «кардинал на соломе». Оскорбленная в лице кардинала Церковь осыпала упреками короля, позволившего судить Рогана светским судом, а папа Пий VI прислал гневное письмо. Сторонники кардинала во всеуслышание заявляли, что Роган является жертвой гонений королевы и Бретейля, и шептали, будто интригу придумала сама королева. Стыдясь признаться, что его провели, Роган уверял, что Мария Антуанетта приблизила к себе Ла Мотт, а та устроила ему свидание с королевой в роще Венеры. Сама Ла Мотт поначалу отрицала все, вплоть до знакомства с королевой, опровергая, таким образом, слова кардинала.