Мария Антуанетта

Но быть в этой сфере королевой Мария Антуанетта считает своим первейшим долгом. Трёх месяцев правления ей достаточно, чтобы стать образцом для всего элегантного мира, законодательницей костюмов и причесок; во всех салонах, при всех дворах одерживает она блестящие победы. Конечно, до Вены докатывается волна её славы, но оттуда приходит безрадостное эхо. Мария Терезия, мечтавшая, чтобы её ребёнок стремился к более достойным целям, с раздражением возвращает посланнику портрет, на котором её дочь изображена разряженной сверх меры, увешанной драгоценностями – это портрет актрисы, а не королевы Франции. С досадой предостерегает она дочь, правда, как всегда, напрасно: "Ты знаешь, я постоянно была того мнения, что модам нужно следовать, но не до безрассудства. Красивая молодая женщина, полная очарования королева не нуждается во всей этой чепухе, напротив, простота одежды ей более к лицу, более достойна высокого звания. Ведь королева задаёт тон, следовательно, весь свет будет стараться повторять её ложные шаги. Но я люблю мою маленькую королеву и пристально наблюдаю за нею, я, не колеблясь, буду обращать её внимание на все её маленькие опрометчивые поступки".

***

Вторая забота каждого утра – причёска. К счастью, и здесь творит великий художник господин Леонар, неистощимый и непревзойденный Фигаро рококо. Словно знатная особа, он ежедневно утром приезжает в карете, запряжённой шестёркой, из Парижа в Версаль, чтобы с помощью гребня, туалетной воды для волос и всевозможных мазей испытать на королеве своё благородное, неистощимое на выдумки мастерство. Подобно Мансару, великому архитектору, который с большим искусством сооружал на домах названные его именем крыши, господин Леонар возводит на голове каждой прибегающей к его услугам знатной дамы целые башни из волос, формирует сложнейшие пейзажи, жанровые сценки, символические орнаменты. Прежде всего огромными шпильками и с помощью фиксирующих помад волосы поднимаются свечкой вверх, примерно раза в два выше, чем медвежья шапка прусского гренадера, и лишь в воздушном пространстве, в полуметре над уровнем глаз, начинается собственно область творчества художника. На головках дам гребёнкой моделируется красочный сложный мир: целые ландшафты и панорамы с плодовыми садами, домами, с волнующимся морем и кораблями на нём; сюжет в этих произведениях искусства, чтобы разнообразить моду, непрерывно следует злобе дня. Всё, что занимает умы этих колибри, что заполняет эти в большинстве своём пустые женские головки, должно быть воспроизведено на них. Вызывает опера Глюка сенсацию - тотчас же Леонар изображает причёску a la Iphigenie[53] – с чёрными траурными лентами и полумесяцем Дианы. Делают королю прививку против оспы – это волнующее событие отображается в "Pouf de l'inoculation"[54]. Входит в моду восстание в Америке – сразу же победительницей дня оказывается куафюра "Свобода". Да что там говорить! Ещё глупее, ещё более мерзко выглядит это бездумное общество придворных, когда в ответ на голодные волнения парижского люда, громившего булочные, не находит ничего разумнее, как выставить на обозрение причёску "Bonnet de la revolte"[55]. Искусственные сооружения на ветреных головках становятся всё более и более дикими. Постепенно волосяные башни из–за массивных подкладок и накладных волос оказываются столь высокими, что дамам уже не сесть в карете. Они вынуждены, приподняв юбки, стоять на коленях, чтобы не повредить драгоценное сооружение. Дверные проемы во дворце делают выше, чтобы дамам в парадных туалетах не приходилось часто нагибаться, потолки театральных лож приподнимают. Что же касается особых неудобств, причиняемых этими неземными существами своим возлюбленным, то в современной сатирической литературе об этом можно найти много потешного. Однако, если мода требует, женщины, как известно, готовы на любые жертвы. Королева же со своей стороны, очевидно, не сможет считать себя настоящей королевой, если не окажется впереди всех в битве за самую элегантную, самую экстравагантную, самую дорогую причёску.

И вновь гремит эхо из Вены: "Я не могу не затронуть тему, к которой так часто возвращаются в газетах, а именно твои причёски! Говорят, они располагаются на высоте тридцати шести дюймов от основания волос, а наверху ещё перья и ленты!" Но, увиливая от прямого ответа, дочь сообщает chere Maman[56], что здесь, в Версале, глаза уже привыкли к такому и весь свет (а весь свет для королевы – это сотня аристократов двора) не находит в этом ничего вызывающего. А мэтр Леонар продолжает строить и строить, пока Всемогущему Богу не угодно будет положить конец моде на такие причёски. В следующем году с башнями будет покончено, они уступят место ещё более разорительной моде – моде на страусовые перья.

***