«Однажды вечером, после обеда, великие княжны Мария и Анастасия Николаевны представляли две сцены из „Мещанина во дворянстве“ в столовой, где присутствовали их императорские величества, свита и несколько гостей. Я был суфлером и прятался за ширмой, служившей кулисами. Слегка вытянув шею, я мог видеть императрицу, сидевшую в первом ряду зрительного зала, она улыбалась и оживленно разговаривала со своими соседями. Когда представление закончилось, я прошел через служебную дверь и оказался в коридоре как раз напротив комнаты Алексея Николаевича. Оттуда доносились стоны. Тут я увидел царицу — она бежала, подхватив двумя руками свой длинный, затрудняющий движение шлейф. Я прижался к стене, и она пробежала мимо, не заметив меня. Лицо ее было безумным, искаженным от ужаса. Я вернулся в столовую. То оживление, которое я там увидел, не поддается описанию. Ливрейные лакеи разносили подносы с прохладительными напитками. Все смеялись и обменивались шутками. Вечер был в разгаре. Через несколько минут вернулась царица. Она снова надела маску на лицо и заставила себя улыбаться гостям, толпившимся вокруг нее. Но мне было видно, что царь, хоть и занятый разговором, встал так, чтобы можно было наблюдать за дверью, и я перехватил полный отчаяния взгляд, который бросила на него вошедшая царица. Через час я вернулся в свою комнату, страшно расстроенный тем, что видел и что вдруг прояснило для меня всю трагичность этой двойной жизни».
10 октября, когда уже ждали кончины цесаревича и даже причастили и соборовали его, из Сибири пришла телеграмма, в которой Распутин писал, что цесаревич будет жить. И действительно, с этого момента состояние наследника стало заметно улучшаться, он быстро пошел на поправку. Александра Федоровна уверовала в то, что исцеление Алексея от болезни произошло благодаря молитвам «старца».
«Я пишу Вам, и сердце мое полно благодарности Господу за его милосердие, — спешил поделиться с матерью царь после того, как миновал кризис. — Он (Господь. —