Мария Федоровна

«28 февраля (13 марта) 1917 г. Никаких сообщений из Петербурга. Очень неприятно. Игнатьевы прибыли к завтраку, он тоже ничего не слышал. Дума закрыта, почему? Говорят определенно, что дело ее (Александры Федоровны. — Ю. К.) рук.

В такой момент снова ужасная ошибка! Нужно быть действительно сумасшедшими, чтобы взять на себя подобную ответственность.

1 (14) марта 1917 г. Написала Аликс (сестре Александре. — Ю. К.). Из Петербурга ничего. Положение ужасное. Видела Фогеля, который рассказал, что знал. Стычки и столкновения. Волнения на улицах. Все это после закрытия Думы. Мы можем благодарить ее (Александру Федоровну. — Ю. К.) за глупость и желание взять власть в свои руки в отсутствие Ники. Непонятно, как можно брать на себя такую ответственность. Столкновения на улицах. Призванные военные отказываются стрелять в народ. Полиция же стреляет. Много убитых! Родзянко встал во главе нового правительства… Все прежние министры смещены и арестованы».

В ночь на 28 февраля по приказу Николая II в Петроград были направлены так называемый Георгиевский батальон и другие воинские части под командованием генерала Н. И. Иванова. Однако путь им был перерезан и им не удалось добраться до Петрограда.

Исторические документы, к сожалению, не дают полного представления о том, в каком физическом состоянии находился в те дни император и каково было состояние его здоровья. Он, как и его отец император Александр III, всегда был сдержан и никогда не говорил о своем самочувствии. Даже его мать императрица Мария Федоровна, как свидетельствуют ее дневники и письма, не была осведомлена о том факте, что Николай в течение последних нескольких лет страдал сердечными болями. Сердечные приступы на протяжении войны случались у него несколько раз, но он не обращался к врачам и только своей жене Александре Федоровне сообщал о своем нездоровье. 26 февраля 1917 года он писал ей из Ставки: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся ¼ часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы. Если это случится еще раз, скажу об этом Федорову».

В эти дни Временный комитет Думы, в том числе П. М. Милюков и другие «лидеры», стал уговаривать Родзянко взять власть в свои руки. В эмиграции Милюков писал: «От решения Родзянки зависит слишком много: быть может, зависит весь успех начатого дела. Вожди Армии с ним в сговоре и через него с Государственной думой». Родзянко согласился, и Временный комитет объявил себя властью. 28 февраля Родзянко послал Алексееву и всем главнокомандующим фронтами телеграмму: «Временный комитет членов Государственной Думы сообщает Вашему Высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной Думы».

После Февральской революции многие в России задавали себе вопрос: как могло случиться, что в России так внезапно и быстро возникла революционная ситуация?

Поэт Александр Блок 25 мая 1917 года писал: «Старая русская власть опиралась на очень глубокие свойства русской жизни, которые заложены в гораздо большем количестве русских людей, чем это принято думать по-революционному… Не мог сразу сделаться революционным народ, для которого крушение старой власти оказалось „неожиданным Чудом“. Революция предполагает волю. Была ли воля?»

Любопытный материал, раскрывающий картину развивающихся в феврале 1917 года в России событий, содержится в воспоминаниях Н. В. Некрасова, депутата Третьей и Четвертой Государственной думы от кадетской партии, ставшего при Временном правительстве министром финансов и бывшего в 1910–1916 годах секретарем Верховного совета организации «Масонство народов России».