Во время гастрольных концертов, которые привели ее в 1959 года в Мадрид и Барселону, потом в Германию и затем в Амстердам и Брюссель, она находилась в отличной форме. Цитируемые Дэвидом А. Лоу критики отмечали, что периодически проявлялась уже известная нестабильность голоса – в особенности на высоких и самых высоких нотах. После концерта в Мадриде Антонио Фернандес Сид (Эй-Би-Си) отметил "неровный, неприятно жесткий и резкий верхний регистр" и осторженно отозвался об "исполненных следом нисходящих хроматических гаммах, спетых как по учебнику пения". Тут и там раздавались также критические голоса, осуждавшие фальшивый блеск таких гала-концертов и ничем не прикрытую материальную эксплуатацию славы. Кто мог тогда предвидеть, что это тоже было новым знаком и одновременно мостиком, перекинутым к старым временам? При всей идиосинкразии к культу голоса Женни Линд, Аделина Патти, Нелли Мельба, Энрико Карузо тоже давали концерты и материально использовали свою славу. Тот, кто встав в позу критика от культуры, называет это "умением делать деньги", не сознает, что ничто не продается так дешево, как подобная критика. Кто может в современном товарном мире воспрепятствовать артисту или художнику воспользоваться собственной продукцией? Нельзя не согласиться, что духовные творения тоже стали товаром, и это свидетельствует исключительно о невежестве.
17 июня Мария Каллас вернулась в лондонский "Ковент Гарден" и выступила в первом из пяти представлений "Медеи" Керубини под управлением Николы Решиньо; ее партнерами были Фьоренца Коссотто и Джон Викерс. Ирвинг Колодин, специально приехавший на это представление, писал в "Сатер-Деи ривью", что время "относительного ничегонеделания" пошло ей на пользу, потому что ее голос звучал "свежо, приятно и непередаваемо выразительно". Почти точно так же отозвались о ее пении Фрэнк Грэнвилл-Баркер из "Опера Ньюс" и Джордж Луис Майер из "Америкен Рекорд Гайд".
Томас Манн, "Доктор Фаустус"
21 апреля 1959 года состоялось одно из величайших выступлений Марии Каллас. Оно происходило в парижском "Максиме". Там певица отмечала десятую годовщину бракосочетания с Баттистой Менегини, отмечала ее с большой помпой, граничащей с бахвальством. Хроникеры сообщают о телеграммах со всех концов света, букетах цветов, охапках красных роз, о перечне блюд и приводят ее высказывание: "Я — голос, а он - душа". Спустя ровно два месяца после лондонской премьеры "Медеи" Керубини Онассис пригласил ее на вечер в отель "Дорчестер". Вечеринка не была, как это принято, обычным торжеством после премьеры. Миссис и мистер Аристотель Онассис пригласили пять тысяч гостей, чтобы доставить хозяевам "удовольствие своим присутствием". Среди гостей были Рэндолф Черчилль и Марго Фонтейн, Сесил Битон и Джон Профьюмо, а также чета Менегини-Каллас - и все диву давались, чего только не мог позволить себе этот человек, у которого все, казалось, само собой превращалось в деньги.
Бальный зал "Дорчестера" был выдержан в лиловом цвете и до отказа заполнен розами тоже лилового цвета. Хозяин бала с чрезмерной наигранностью удовлетворял официальные запросы родственного ему по духу общества и, по всей видимости, тайные пожелания Марии Каллас, для которой одной и был устроен этот роскошный праздник. В три часа пополуночи она покинула вечеринку, где ее, естественно, фотографировали то в объятиях мужа, то вместе с Онассисом. Онассис пригласил о их супругов принять участие в летнем "крестовом походе по Средиземному морю на шикарной яхте "Кристина". Биографы сообщают обо всем в подробностях, словно они сами там присутствовали, словно сами слышали те комплименты, словно почувстовали растерянность мужа, оттого что певица, как девочка позволила себе влюбиться в светского льва.