Так оно и есть. По крайней мере, может так быть. Тот, кто всерьез пускается в диалог с вечностью, услышит от критиков вроде Генри Кребила, Джорджа Бернарда Шоу, Рейнальдо Хана, Уильяма Джеймса Хендерсона, Десмонда Шоу-Тейлора или Эндрю Портера все, что сохранили пластинки. Но лишь кино- и видеофильмам дано запечатлеть жестикуляцию и силу воздействия того или иного артиста. Марию Каллас не часто снимали в кино. Правда, существует много убедительных и точных описаний ее драматического мастерства, в первую очередь, это заметки Висконти, Дзеффирелли и Секви, но эти свидетельства оживают в памяти лишь тех, кто слышит ее голос. А кто слышит саму исполнительницу, в противовес высказыванию Фельзенштейна о певце-художнике, у того перед глазами возникает целостная картина. Концентрация на музыкальных, вокальных, звуковых возможностях исполнителя допускает даже концентрацию внимания слушателя, чего едва ли можно ожидать от публики в театре и уж тем более от среднестатистической фестивальной публики. Исключительно концентрированное внимание во время слушания музыкального произведения позволяет точно воспринять каждый нюанс, каждую деталь, чт зачастую и даже в большинстве случаев в театре вообше нево-можно.
И вовсе не случайно, что слава Марии Каллас-певицы возросла в той мере, в какой ей удалось отойти от сцены - и общственной тоже. Слава, которая принадлежит ее мастерству и ее значению для оперы и которую некоторое время искажало ее мировое признание как звезды и личности, продолжала триумфально шествовать и дальше в ее записях. Любого, кто хочет и может слушать, она вовлекает в акустическую инсценировку оперы. Скажем еще раз: пение Марии Каллас, как и пение Шрёдер-Девриент, "ослабляет визуальное восприятие" и ярко демонстрирует силе воображения "сокровенную суть языка жестов". Мария Каллас принадлежит к числу немногих певцов-художников, которых лучше воспринимаешь, именно когда слушаешь их. Ее пение было созданием образа.
Глава 13
Пение для воображения
Людвиг Виттгенштейн, "Философские исследования
II"Арнольд Гелен, "Душа в техническую эпоху"
Мария Каллас — одна из первых деятелей искусства, творческий путь и музыкальные достижения которых увековечили пластинки, точнее говоря, возможности звукозаписи. Ибо именно благодаря постоянному усовершенствованию магнитофонов, а потом и транзисторных устройств, до нас дошли записи многочисленных музыкантов. Первые студийные записи Марии Каллас, сделанные фирмой "Cetra" в 1949 году, вышли еще на пластинках со скоростью вращения 78 оборотов в минуту, однако через четыре года певица стала "лицом" долгоиграющих пластинок, технические возможности которых возвестили новую форму и новую эстетику оперной продукции.
Следуя книге Джона Ардойна "Наследие Каллас", можно сказать, что дискография певицы охватывает 24 года, начиная с коротких фрагментов спектакля "Турандот" в Буэнос-Айресе и заканчивая отрывками из прощального турне 1973-74 годов. С чисто количественной точки зрения студийные записи образуют лишь костяк этой дискографии: в студии Мария Каллас записала 16 опер, включая такие произведения, как "Богема’’, "Манон Леско", "Паяцы" и "Кармен", которые она никогда не исполняла на сцене, а вот в "живой" записи сохранились 34 из 47 партий, когда-либо спетых ею. К этому нужно добавить многочисленные записи концертов. Хотя для восторженных поклонников "неинтересных пластинок Каллас не существует", выразился Дэвид А.Лоу, есть множество критериев оценки "живых" записей - и дело тут не только в разнице между студийным и театральным микрофонами. Автор признается, что и его интересует любая - или почти любая - пластинка певицы, однако добавляет, что многие из них вызывают у него раздражение, боль или даже неприятие, а некоторые кажутся просто невыносимыми. Было бы ложью отрицать, что даже в лучшие времена (начиная с 1954 года) в некоторых записях певицы проскальзывали неуверенные тона, тремулируюшие верхние ноты, резкое звучание и изменения вокальной окраски. Человеку, никогда не слышавшему Марию Каллас и решившему начать знакомство с нею с пластинки "Мария Каллас: Легенда - Неизданные записи", вся эта легенда наверняка показалась бы вздорным вымыслом.