Мария Каллас

Дива веризма Джильда далла Рицца ставила Симионато даже выше Каллас. "Много было великих певцов, но лишь немногие достойны занять место в истории оперы. Из числа тех, кто пришел мне на смену, я бы поставила на первое место Симионато, а не Каллас. Постоянно говорят о том, что Каллас пела все; еше бы, а как же иначе? Обладать тремя голосами... Однако впечатляла лишь одна колоратура - да и то недолгие годы. А вот Симионато пела все, пела единственным, чарующим голосом. Она стала сияющей звездой не благодаря рекламе, а исключительно благодаря своим заслугам". Мафальда Фаверо тоже придерживалась мнения, что Каллас не излучала "женственность", но была "драматичной, однако никогда не волнующей".

В таких комментариях чувствуется зависть и затаенная обида. У Симионато действительно был огромный репертуар, который она исполняла своим "единственным голосом", — но что может значить "единственный голос" в сравнении с разными голосами, которые Каллас использует для передачи яркости образа, эмоциональности и драматизма характера? Верно и то, что Мафальда Фаверо в ролях, отражающих течение веризма, умела петь весьма проникновенно, заставляя слушателя страдать вместе с ней, в то время как исполнение Каллас было художественным вымыслом, чем впоследствии восхищались как артефактом. Но если вдуматься, то все эти замечания лишь подтверждали ранг певицы.

Дивы-приверженцы веризма исходят исключительно из ичных, исторически обусловленных представлений о вокальном искусстве. Они низводят его, равно как и формирование и технику голоса, до идеала выразительности, присущего веристской опере; они не понимают, не видят, что несмотря на их стремление к реалистичности, музыкальное произведение становится искусственным; более того, они не признают, что использование в пении средств аффекта и чрезмерного эффекта неминуемо ведет к обеднению и огрублению оперы.

Иного мнения о Каллас были режиссеры, дирижеры, сценографы; все, с кем певица работала в "Ла Скала", четко осознавали, что она представляла особый случай: она была не только обладательницей "голоса-одиночки" (Лаури Вольпи), но и реформатором в искусстве пения.

Спустя несколько лет после ухода со сцены Мария Каллас представила себя - в интервью с Кеннет Харрис - жертвой интриг. "Я одержимый человек, но если только это касается моей работы и справедливости... Вы сказали, что у многих людей обо мне сложилось то или иное мнение благодаря почерпнутым из газет сведениям. Но ведь не я писала эти статьи. Многое из того, что я читаю о себе, неверно. Часто я даже не узнаю той женщины, о которой пишут эти газеты. Я ведь скорее женщина викторианской эпохи. Я свято верю в самодисциплину и в определенную долю сдержанности... Иными словами, я считаю, что наше общество слишком много позволяет себе. Сегодня молодые люди сверх меры критикуют своих родителей... Репутация и признание в опере имеют необычайное значение. Вершиной моего творческого мастерства в "Ла Скала" был 1954 год. Я пела там Медею, Лючию и Елизавету Валуа. Успех не был легким и пришел не сразу. В четырнадцать лет я уже исполняла серьезные роли, Тоску спела в пятнадцать лет, и в Италии, и в других странах обо мне говорили как об успешной певице... В 1953-54 годах меня, как говорится, признали. Я заняла первое место. После этого моя репутация значительно выросла. И тут же агенты, которые поначалу были намерены выпустить на сцену других певцов, поддержали меня. Такое случалось и с другими, это зсть борьбы за выживание на этом поле брани".

В интервью с Харрисом Мария Каллас с большой благодарностью вспоминала об английской публике. С 1952 года, когда Каллас пела в "Ковент Гарден" "Норму", между ней и театральной публикой установилась "любовная связь". Расставшись с "Ла Скала", певица десять дней спустя приезжает в Лондон чтобы принять участие в гала-концерте в честь 100-летнего юбилея "Ковент Гарден". И после знаменитой арии "Qui ia voce" из "Пуритан" Беллини публика восемь раз вызывала ее на сцену. Отношение дирекции к певице не было лишь официально вежливым, направленным на то, чтобы удовлетворить амбиции тщеславных примадонн, а очень внимательным и сердечным. В гала-концерте были заняты также Марго Фонтейн, Джоан Сазерленд, Бланш Тебом и Джон Викерс, поэтому не всем звездам хватило первоклассных грим-уборных. Лорд Хэрвуд, один из директоров театра, с легкостью устранил эту проблему, предоставив певице свое личное бюро. После концерта ее представили английской королеве. А через неделю, 17 июня 1958 года, она встречалась с английской телевизионной публикой; она исполнила "Vissi d'arte" и "Una voce poco fa".