Мария Каллас

В этом длившемся несколько лет судебном процессе ответчиком был президент общества производителей макаронных изделий «Пантанелла» — это и есть название марки — граф Паселли, племянник папы Пия XII. И вот уже Ватикан не посчитал для себя зазорным вмешаться, чтобы уладить этот вопрос полюбовно! Однако Мария не сдалась, она и впредь будет питать определенную слабость к судебным процессам. В результате сам понтифик включился в борьбу. Известно одно: супруги Менегини получили частную аудиенцию у папы Пия XII. Баггисте нелегко далась встреча с понтификом, поскольку он растолстел и с трудом смог влезть в свой парадный костюм. Стянутый брюками, словно корсетом, он опасался, что его одежда может в любой момент лопнуть по швам и он предстанет перед папой в нижнем белье, как он сам об этом позднее написал в своих воспоминаниях. К счастью, брюки не лопнули во время аудиенции, и этикет не был нарушен!

Папа высказал просьбу, чтобы Мария смягчила свои требования, но наша оперная дива не имела привычки отступать. И понтифик — если он и в самом деле вмешался в это дело — остался ни с чем. В итоге итальянское правосудие только в 1959 году признало правоту Марии. Однако в тот момент ее уже нисколько не интересовали макаронные изделия, поскольку она путешествовала на яхте «Кристина» в обществе Онассиса…

Во время пребывания в Чикаго супруги Менегини получили глубокое удовлетворение от встречи с Рудольфом Бинтом. Директор «Метрополитен-оперы» посчитал, что он не имеет права лишать свою публику возможности насладиться пением Каллас, какими бы ни были выдвигаемые ею условия. Пока Мария выступала на сцене чикагского оперного театра, между Менегини и Рудольфом Бингом шли напряженные переговоры. После многочисленных требований относительно дирижера, репертуара и гонорара Каллас, наконец, дала свое согласие. Рудольф Бинг мог вздохнуть с облегчением, поскольку на протяжении переговоров его не покидала тревога за их исход. В своих воспоминаниях он не без юмора привел пример того, что ему пришлось выдержать: «В 1955 году для подписания этого контракта нам пришлось свернуть горы: вместе с Френсисом Робинсоном я прилетел в Чикаго. Мы слушали Каллас в «Трубадуре». По окончании оперы мы прошли с ним за кулисы, где я исполнил коронный номер, выученный мною еще в далеком детстве, с целованием рук. Фотография этого была напечатана во всех газетах. И наконец-то «Метрополитен-опера» подписала контракт с Марией Каллас».

Однако все было не так гладко, как казалось. Осложнения возникли со стороны Багарози из-за подписанного когда-то с ним контракта. И незадачливому Бингу вновь пришлось нелегко: «Адвокаты посоветовали нам договориться с певицей, чтобы деньги за ее выступления переводились в один из швейцарских банков. В этом случае она как бы не получит в Америке никакого гонорара, на проценты из которого мог рассчитывать Багарози. Мы разработали до тонкостей этот вариант, но Менегини отклонил его, как и все другие наши предложения. В итоге он согласился только на то, чтобы мы передавали лично ему в руки деньги за каждое выступление его жены, еще до того, как поднимется занавес. Все последнее время я выплачивал причитавшиеся Каллас суммы купюрами достоинством в 5 долларов, чтобы он прочувствовал, каково перевозить столь тяжелый и крупногабаритный груз».

Изнанка театральной жизни отнюдь не столь привлекательна, как ее лицевая сторона…

Осенью 1955 года Каллас вернулась в Милан, где спела в семнадцати представлениях «Травиаты»! И, как всегда, вызвала искренний восторг у публики, впадавшей в коллективный транс, а также привычную враждебность кучки недоброжелателей, устраивавших шумные выходки. Однажды на вечернем представлении, когда в последний раз опустился занавес, а зрители, как всегда стоя, приветствовали своего кумира и забрасывали сцену букетами цветов, среди цветов вдруг показался… пучок редиски! Из-за своей близорукости Мария приняла редиску за розы и подняла пучок. Когда же певица заметила свою оплошность, она не растерялась и, продолжая игру, прижала к груди этот «подарок» недругов! Оказавшись, наконец, за кулисами, Мария дала волю гневу и слезам, забыв о море цветов, преподнесенных поклонниками, и помня только о редиске. Ей были непонятны причины такого отношения к ней; впрочем, она так никогда и не поймет этого.