Мария Кюри

Я раскрыла все козыри нашей счастливой жизни в Бретани. Может быть, кое-кто пожмет недоверчиво плечами, подумав: а не вносили ль оживление в наш волшебный отпуск ссоры и снобизм?

В Ларкуесте самый проницательный наблюдатель не мог отличить крупного ученого от скромного исследователя, богатого от бедного. Под небом Бретани было ли оно ясным или хмурым - я ни разу не слыхала разговоров о деньгах. Наш старейший Шарль Сеньобос подавал нам самый высокий, самый благородный пример. Не выставляя себя поборником каких-либо теорий или доктрин, этот старый либерал сделал все свое имущество общим достоянием. Всегда открытый дом, яхта "Шиповник", лодки принадлежали ему, но их хозяином был он меньше всех. А когда в его освещенной фонариком даче давался бал, то под аккордеон, игравший польки, лансье и местный танец "Похищение", вертелись вперемежку хозяева и слуги, ученые и дочери крестьян, бретонские моряки и парижанки.

Наша мать молча присутствовала на этих праздниках. Ее знакомые, знавшие уязвимое место этой застенчивой женщины, сдержанной в обращении, почти суровой, иной раз скажут ей, что Ирен хорошо танцует, а на Еве хорошенькое платье. И тогда прелестная улыбка гордости внезапно озаряла лицо Мари.

В АМЕРИКЕ

Однажды майским утром 1920 года в маленькой приемной Института радия появилась какая-то дама. Она назвалась миссис Уильям Браун Мелони, редактором крупного нью-йоркского журнала. Невозможно принять ее за деловую женину. Маленькая, хрупкая, почти калека: из-за несчастного случая в юности она прихрамывает. У нее седоватые волосы и огромные черные романтические глаза на красивом бледном лице. Она с трепетом спрашивает у открывшей дверь служанки, не забыла ли мадам Кюри о том, что назначила ей свидание. Этого свидания она добивается уже несколько лет.

Миссис Мелони принадлежит к все возрастающему числу людей, которых восхищает жизнь и работа Мари Кюри. А так как американская идеалистка вместе с тем и известный репортер, то изо всех сил стремилась приблизиться к своему кумиру.

После нескольких просьб об интервью, оставшихся без ответа, миссис Мелони поручила одному своему другу-физику передать Мари умоляющее письмо.

...Мой отец, врач, всегда говорил мне, что нельзя умалять значение людей. А на мой взгляд, вы уже двадцать лет играете выдающуюся роль, и мне хочется повидать вас только на несколько минут.

На другой день Мари приняла ее у себя в лаборатории.

Дверь отворяется, - напишет позже миссис Мелони, - и входит бледная, застенчивая женщина с таким печальным лицом, какого мне еще не приходилось видеть. На ней черное платье из хлопчатобумажной материи. На ее прекрасном, кротком, измученном лице запечатлелось отсутствующее, отрешенное выражение, какое бывает у людей, всецело поглощенных научною работой. Я сразу почувствовала себя непрошеной гостьей.

Я стала еще застенчивее, чем мадам Кюри. Уже двадцать лет я профессиональный репортер, а все-таки растерялась и не смогла задать ни одного вопроса этой беззащитной женщине в черном хлопчатобумажном платье. Я пыталась объяснить ей, как интересуются американцы ее великим делом, старалась оправдать свою нескромность. Чтобы вывести меня из замешательства, мадам Кюри заговорила об Америке.

- Америка имеет около пятидесяти граммов радия, - сказала мне она. Четыре в Балтиморе, шесть в Денвере, семь в Нью-Йорке... - Она пересчитала все остальное, назвав местонахождение каждой частицы радия.

- А во Франции? - спросила я.

- У меня в лаборатории немного больше одного грамма.

- У вас только один грамм радия?

- У меня? О, у меня лично нет ничего! Этот грамм принадлежит лаборатории.

...Я заговорила о патенте, о доходах, которые обогатили бы ее. Она спокойно ответила:

- Радий не должен обогащать никого. Это - элемент. Он принадлежит всему миру.

- Если бы имелась возможность исполнить ваше самое заветное желание, что бы вы пожелали? - спросила я безотчетно.

Вопрос был глупым, но оказался вещим.

...В течение этой недели я узнала, что товарная цена одного грамма радия была сто тысяч долларов. Узнала также, что новой лаборатории мадам Кюри не хватает средств для настоящей научной работы и весь ее запас радия предназначен для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей.

Можно себе представить, как это ошеломило американку! Миссис Мелони лично посещала и потому знает прекрасно оснащенные лаборатории Соединенных Штатов, вроде лаборатории Эдисона, похожей на дворец. Рядом с этими грандиозными сооружениями Институт радия, новый, приличный, но построенный в скромных масштабах французских университетских зданий, кажется жалким. Миссис Мелони знакома и с питтсбургскими заводами, где перерабатывают руду, содержащую радий. Она помнит черные столбы над их трубами и длинные поезда, груженные карнотитом, содержащим драгоценное вещество...

И вот она в Париже, в бедно обставленном кабинете, с глазу на глаз с женщиной, открывшей радий. И она спрашивает:

- Что бы вы пожелали?

Мадам Кюри спокойно отвечает:

- Один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.