Мария Магдалина

Умиленная до глубины этой благодатью, вся охваченная таинством, мистическим трепетом, она то нежно, то страстно целовала свои руки, приближалась губами к облитым кровью ступням и рыдала от тоски, что не может прикоснуться устами к той ране под грудью, из которой бьет живая кровь его сердца.

Когда раны засыхали, проходило сладостное блаженство, а беспрестанный возбуждающий зуд в руках и ногах, точно на них лежали пылающие угли, доводил ее до припадков истерического плача, до диких взрывов стона, нечленораздельных выкриков и эпилептических судорог.

Совершенно случайно она нашла верное и действенное средство против этих припадков, доводивших до крайней степени раздражения ее издерганные нервы.

Она садилась перед пещерой, брала в руки меч, выставляла его под лучи солнца и фиксировала взгляд на блестящей стали.

После нескольких минут мерцания меч начинал блестеть ровным, гладким светом, точно глубокая, тихая водная гладь, и мало-помалу все в ней начинало замирать, и она погружалась в каталептический сон.

Тело ее становилось безжизненным, члены цепенели, и она сидела так, с прикованными к мечу глазами, недвижимая, окаменелая, весь день.

Она просыпалась, когда блеск стали потухал, и проводила ночь в туманном опьянении.

Но как-то однажды она очнулась при совершенно ярком солнце, с минуту смотрела, ничего не сознавая, меч выпал из ее рук, она вскочила порывисто, как испуганная лань, и, испуганно закрываясь руками, точно защищаясь от кого-то, с ужасом в глазах стала отступать к порогу пещеры.

Стоявшие перед ней люди тоже отступали немного назад в изумлении и страхе.

Их было трое: галилеянин Тимофей, грек Стефан – простые ученики – и искренне обращенный в веру учителя Никодим, облеченный уже саном диакона.

Посланные Павлом из Тарса, чтоб возвестить евангелие народам Аравии и Идумеи, они свернули немного с пути и, привлеченные видом оазиса, забрели сюда.

Никодим смотрел с минуту и вдруг воскликнул:

– Боже мой, да ведь это Мария из Магдалы, равноапостольная дева Христова.

Он порывисто устремился к ней, удержал ее за руки, когда она хотела убежать от него, и стал говорить с глубоким волнением:

– Мария, разве ты не узнаешь меня? Я Никодим, помнишь?.. Не бойся нас, мы все христиане, слуги твоего учителя и приветствуем тебя во имя господа… – Он очертил в воздухе перед ней знак креста.

Мария дрожала как в лихорадке. Не слышанная уже много лет человеческая речь испугала ее. Слова Никодима гудели в ее голове не имеющими никакой связи и смысла звуками.

– Отойдите, – обратился Никодим к спутникам. – Она стыдится вас, потому что она нагая, меня она не будет стыдиться, я ее видел такою…

Когда же смущенные его замечанием ученики, действительно с любопытством разглядывавшие дивные формы, удалились, Никодим продолжал мягко:

– Мария, вспомни – я подарил тебе тогда тот пурпурный гиматион и тот перстень, – помнишь, с жёлтым топазом, похожим на тигровый глаз… Помнишь – я приходил ночью в Вифанию, чтоб предостеречь учителя… Я был в совете… Помнишь, я сообщил тебе приговор и посоветовал использовать связи, чтоб расположить в его пользу Пилата… Помнишь, мы вместе стояли у креста и у могилы… Потом до меня дошел слух, что он тебе первой явился во плоти, воскресши своей божественной силой… Ты исчезла бесследно. Все уверены, что ты умерла… Но вот я вижу, ты жива и здорова, точно сохранена бальзамом благодати господней – во всей своей былой красоте и молодости. Мария, ты должна пойти с нами – ты, верная ему сердцем, преданная до конца, ты должна пойти с нами, чтоб возглашать о нем миру, как мы, а твой голос и твое свидетельство будет стоить многих и многих…

Он умолк и увидел, как мутные, точно затянутые паутиной, ее глаза мало-помалу проясняются, и безжизненное, бледное, как снег, лицо начинает приобретать прежние телесные краски.

В окутанном туманом мозгу начали маячить смутные воспоминания, и когда Никодим спросил еще раз: «Ты узнаешь меня?» – она ответила шепотом:

– Узнаю… – и без сил упала на песок.

Никодим закутал ее в плащ, влил в рот немного воды, смешанной с вином, заставил съесть несколько кистей сушеного винограда и призвал учеников.

– Идем обратно в Дамаск, – заявил он. – Что Мария снова найдена, это так важно для дела, что необходимо сообщить об этом апостолу. Мы переждем, пока спадет дневной жар, в этой пещере, а к вечеру тронемся в путь.

Он велел ученикам разостлать плащи, уложил на них Марию и нежно промолвил:

– Выспись… Путь далекий… Мы тоже соснем.

Вскоре все трое уснули.

Мария лежала, как в горячке, металась и бредила. Из отрывистых слов ее видно было, что к ней приходят отдаленные воспоминания… Она называла имя матери, Марфы, Лазаря, называла их ласкательными словами, какими говорят обыкновенно дети. Минутами блаженная улыбка осеняла ее полуоткрытые, как чаша, уста, иногда же из-под длинных ресниц катились слезы.

Мало-помалу она успокоилась. Сбившиеся ее волосы залили тело золотой волной, ритмично заколыхалась успокоенная грудь, и она погрузилась в глубокий сон.