Мария Магдалина

Обманщик он был, говорю тебе, Мария, обманщик, который нас всех обманул, позорно водил за нос и в дураках оставил. Обещал, обещал и ничего не сдержал, наконец, и сам задаром погиб… А имел возможность, блестящую возможность… если бы только слушался меня. Называл себя сыном Божиим, а на кресте признался, что он ничто, лишенный сил, отверженный, от которого отреклись люди и Бог. На явную гибель вел нас всех. Об этих глупцах галилейских я не говорю, но о тебе, Я знаю, что ты защищала его публично, создала себе навеки врагов из священников… Если ты надеешься на защиту прокуратора, то жестоко ошибаешься. Пилат через три дня забудет о тебе, да и, наконец, подосланные фарисеи сумеют так ловко задушить тебя подушками, что никто и никогда не узнает, что ты задушена. Куда ты денешься? Я видел, как твоя нежная сестрица, боясь за Лазаря, собирала свои узлы… В Вифании ты найдешь только запертые ворота… рабы разбежались, и ты будешь сумасшедшей, если решишься жить там одна. Ведь всей округе известно, что вы принимали Иисуса у себя, и довольно одного только словечка, чтобы толпа разнесла в щепки этот дом. Только под моей защитой и около меня ты будешь в безопасности, я оказал большую услугу священникам…

Он прервал и посмотрел на Марию…

При свете луны ее бледное лицо казалось маской из мрамора, глаза казались стеклянными, прекрасные черты были обезображены двумя полосками почерневшей крови.

Иуда вздрогнул, завертелся на месте, схватил тыкву с водой, намочил в ней тряпку.

— Умойся, — обратился он к Марии. Но видя, что она молчит и не трогается с места, взялся за дело сам и дрожащими руками смыл кровавые пятна, отбросив далеко в угол мокрую тряпку.

Окаменевшее лицо Марии, освеженное водой, ожило на миг, потом снова стало неподвижным, оцепенелым.

— Ты слышишь, что я говорю? Только около меня тебе не грозит ничего и, кроме меня, у тебя нет сейчас друзей, — говорил Иуда.

Но слова его проходили сквозь сознание Марии, как через сито, удерживались только отдельные выражения и обрывки фраз.

— Покамест ты будешь здесь со мной, потом мы уедем в Тир или, еще лучше, в Александрию. У меня есть там связи. Ты пойдешь к Мелитте, заберешь все, все свои одежды и драгоценности… Часть ты продашь, и на эти деньги устроим лавку… Торговля пойдет великолепно, должна пойти. Своей красотой ты будешь привлекать мне покупателей, улыбкой надбавлять цены, и пусть я умру на месте, если с твоей красотой и моей ловкостью мы не добьемся скоро богатства.

— Я рассчитал все, дело золотое, основано на точных цифрах, а не на каких-то неясных бреднях, которым до сих пор верили мы все. К Мелитте завтра вечером мы пойдем вместе, я выберу то, что можно выгоднее всего продать… Покамест ты побудешь у нее, отдохнешь, а потом я заберу тебя и вместе с караваном мы отправимся в Александрию. Слышишь?

Мария молчала.

— Слышишь, слышишь? — повторил Иуда.

— Слышу, — как эхо, ответила она.

— К Мелитте пойдешь?

— К Мелитте? К какой Мелитте?

— Ну, к той гречанке, с которой ты вступала в брак, а потом в Александрию… говорю тебе, прекрасный живой город у моря, в котором товары и деньги переливаются, как вода, только надо уметь их черпать и брать… Народу там полно, там вечный праздник. Весело заживем мы с тобою, Мария. После прибыльного дня ты пойдешь, нарядная, вместе со мной на набережную, там мы вдоволь наслушаемся шума волн, пения артистов, музыки, насмотримся на корабли, на яркую толпу, а потом вернемся домой наслаждаться ночью. Я устрою тебе царскую светлицу, не пожалею ничего, никогда я не был особенно бережливым… Задумался и добавил еще веселее; — Правду сказать, не было чего и беречь, но будет теперь. Грош гроша не множит, но мины и таланты дают хороший прирост. Ну что, хорошо?

— Хорошо, — повторила она.

— Ты будешь иметь все, что захочешь… даже… даже ну… любовников, коль скоро ты иначе не можешь. Только чтобы я об этом знал, и богатых… Хотя я хотел бы, чтобы ты успокоилась, наконец. Хватит и меня одного… Я вовсе не обсевок в поле… а ты хорошо знаешь, что природа не пожалела для меня силы… Чего ты молчишь, как мумия? Горевать горюй, но только поскорей… Ничего особенного не случилось. Сказочник умер… кудесник… Были более великие и погибли. Что он такое сделал? Брата воскресил? Но об этом еще можно много поговорить… Кемон для тебя был? Ты у него в ногах валялась, а он и внимания не обращал. Если он не хотел тебя, то, значит, и не любил, а если любил и не хотел, то просто был бессильным и не мог. Это часто бывает с такого рода людьми, у которых все дух да дух, а в результате шиш.

Были у него иногда моменты, признаюсь, блестящие и идеи такие, что он и мне голову одурманил. Ну, и что же из этого? Когда надо было действовать, он тянул… Своей воображаемой силой обманывал нас, обманывал людей и самого себя, Большой радости ты бы от него не имела, слаб он был физически… едва только часа два повисел на кресте и уже готов. Я видывал таких, что по несколько дней жили… Хоть бы эти Тит и Дамазия, если бы им не перебить колени, я ручаюсь, что они жили бы еще.