Мария Магдалина

Всего яснее и откровеннее говорил он об этом с прямодушным и искренним Петром, а тот, встревоженный, делился своими опасениями с наиболее умным и предприимчивым, по его мнению, Иудой. Но Иуда успокаивал его и радовался в душе, думая, что Иисус решился, наконец, на пролитие крови, на смертный бой, и притом в наиболее выгодную минуту, когда, склонная к волнениям масса, верная ему толпа, наполнит до краев город.

Его поддерживала в этом предположении разумная, по его мнению, предусмотрительность Иисуса, который, желая обмануть бдительность высшего духовенства, пробирался как бы украдкой и, обойдя городские ворота, направился прямо в Вифанию, как будто предполагая ударить с горы, застигнув врагов врасплох.

Мария, желая сделать соответствующие приготовления для приема Иисуса, побежала вперед.

Она весело вбежала в усадьбу и – обомлела.

Перед домом на земле сидела в разодранных одеждах, с распущенными волосами, с головой, посыпанною пеплом, и опухшим от слез лицом Марфа. Вокруг нее рыдала и причитала прислуга.

Увидев сестру, Марфа бросилась к ней с криком:

– Мария, Лазарь, брат наш, умер… вчера… только вчера… Почему, ах почему, – рыдала она, – не пришли вы раньше! Учитель не дал бы ему умереть!..

– Что ты говоришь?.. – отпрянула в ужасе Мария, прислонилась к углу дома, закрыла глаза и тихо заплакала. – Куда ж вы его положили? – спросила она сквозь слезы.

– Там, на склоне, под платаном…

Мария, следуя обычаю, пошла к могиле, которая представляла собой просторную пещеру, заваленную огромным камнем; она распустила волосы, разорвала на груди одежды, села на землю и стала горько оплакивать брата.

Тем временем подошел Иисус. Весть о смерти Лазаря произвела на всех угнетающее впечатление.

– Мария знает? – после минутного печального молчания спросил Иисус.

– Знает, она пошла к могиле оплакивать его, – ответила Марфа и с новым взрывом скорби стала царапать лицо свое и раздирать одежды.

– Пойдемте и мы, – промолвил Иисус, и все толпой направились к могиле.

Завидев учителя, Мария вскочила и вся в слезах, с развевающимися волосами бросилась к его ногам и воскликнула со стоном:

– Христе! Я знаю, если ты захочешь, ты разбудишь брата моего из мертвых. Разбуди его, – рыдала она.

Иисус, питавший глубокую привязанность к Лазарю и нежно любивший Марию, глубоко чувствуя ее страдание, закрыл рукой глаза и тихо зарыдал.

Потом он отнял руку, и во влажных еще глазах его блеснул раз, еще раз какой-то странный свет, точно вспышка молнии, и глаза его зажглись пламенным заревом.

– Отвалите камень, – промолвил он негромким, но странно глубоким голосом.

В то время как слуги отодвигали каменную плиту, взволнованные ученики смотрели, точно на радугу, в лицо Иисусу, которое становилось мало-помалу бледным, как гипс – глаза его пылали, на висках выступали сетью набухшие жилы.

Казалось, будто он хочет поглотить взором темный зев пещеры, и вдруг точно вихрь безумия поднял кверху его золотистые волосы над лицом, он поднял обе руки в белых широких рукавах, напоминавших в эту минуту крылья, и воскликнул потрясающим голосом, так что затрепетали все фибры нервов у присутствующих:

– Лазарь, говорю тебе – встань!

Наступило такое глубокое молчание, что слышен был шелест каждого листа на платане, и в этой страшной, проникнутой грозной таинственностью тишине – из глубокого зева пещеры послышался не то вздох, не то глухой стон и хруст как бы разминаемых в суставах костей.

Никто не смел пошевелиться, и только когда с пронзительным криком: «Он жив!» – бросилась в пещеру Мария, за нею последовали остальные.

Стали развязывать пелены, которыми был окутаны руки, ноги и лицо Лазаря. Когда извлекли его, он выглядел ужасно: бледно-зеленый и совершенно высохший, как труп, – и только чуть-чуть приподнятые, посиневшие веки, из-за которых глядели мутные, глубоко ввалившиеся глаза, и чуть слышный, слабый шепот: «Христе!» – свидетельствовали, что он действительно жив.

Его взяли на руки и отнесли в дом. На месте остались только Иуда и Иисус, который стоял, беспомощно прислонившись к стволу дерева. Капли пота стекали по его лбу, а в расплывшихся чертах потухшего лица было видно беспредельное изнеможение. Иуда смотрел на учителя пылающими глазами. Он не был уверен, действительно ли рабби воскресил Лазаря или только привел его в чувство от случившегося с больным одного из обычных для него длительных обмороков, от более тяжелого, чем обычно, припадка как бы полного омертвения, – но он прекрасно оценивал сверхчеловеческую смелость самой идеи, изумлялся высоте душевного напряжения, могучей, как молния, силе воли учителя, который минутами казался ему слабым и колеблющимся человеком.

Он со смирением поклонился ему в ноги и промолвил с искренним чувством:

– Христе! Я верю, что ты, который в силах воскрешать мертвых, сумеешь сокрушать и живых, повергнешь их к ногам своим и победишь!

Весть о восстании из мертвых, чудо воскресения, о каковом не было слышно в течение многих веков и которое жило только в легендах о грозном пророке Илии и получившем в наследие его плащ Елисее, вызвало неслыханное возбуждение в народе.