Мария Магдалина

Невесело, в молчании прошла вечеря, более скромная, чем всегда, потому что Марфа была всецело занята уходом за медленно поправлявшимся Лазарем.

Подкрепившись, ученики разошлись по усадьбе; Мария же осталась одна с Иисусом.

Она была до такой степени расстроена событиями последних дней, что каждый нерв дрожал в ней, во всем теле она чувствовала непонятную тревогу, а пульс в артериях не бился просто, как всегда, а, казалось, разрывал их порывистыми приступами взволнованной крови. Царившая в доме тишина томила ее до того, что ей хотелось кататься по земле и кричать диким криком, но подымающийся в груди голос застревал в сдавленной гортани, а потребность в движении претворилась в непрекращающуюся дрожь, раздражающе зудившую ее кожу.

Ей стало страшно, когда Иисус вздохнул, но едва услыхала она его печальные слова: «Лисы имеют норы; а птицы небесные – гнезда, сыну же человеческому некуда преклонить голову» – все ее нервное напряжение растворилось словно в пучине и точно растаяло в море нежности.

– О, не говори так, – воскликнула она в глубоком волнении. – Если надо, я кровью сердца своего скреплю гнездо для тебя, выстелю пухом волос моих, вскормлю собственной грудью… Глазом не моргну, удержу биение крови, затаю дыхание, чтобы ты спал спокойно… Умру, но не дрогну, погибну, но не пошевельнусь… У тебя есть куда преклонить голову…

– Я преклоню ее, Мария, с высоты преклоню ее к тебе, – тихо промолвил Иисус, – а пока иди. Пойди, выспись, ибо ждут тебя еще дни, полные слез, и ночи в бреду…

Мария покорно ушла, но не могла заснуть. Не смыкал сон и глаз учеников Христа.

Собравшись за воротами, они не спали с тревогою в сердце, обеспокоенные долгим отсутствием Иуды, высказывая опасения, не погиб ли он где-нибудь в городской сутолоке.

Сменялась уже вторая стража, когда вдали показался, быстро приближаясь, его крупный силуэт в развевающемся плаще, напоминавшем какие-то темные крылья.

– Уф! – тяжело перевел он дух и, бросаясь на траву, проговорил: – Набегался я как собака…

– Где ты пропадал? Что делал? – посыпались вопросы.

– Спрашивайте лучше, чего я не делал, чего не сделал… Я рассказывал людям по сто раз, как был воскрешен Лазарь, я измышлял им такие чудеса, какие во сне никому еще не снились, и, чтоб мне подохнуть здесь на месте, если не только галилеяне и иудейская чернь, но и множество чужестранцев не дадут изрубить себя за учителя. Глупо было, что не использовали как следует сегодняшний день… Ничего, однако, не поделаешь – прошло уже… Но больше медлить нельзя… Теперь или никогда! Немного не на руку нам, что прокуратор сейчас в городе… Я видел одну когорту – здоровые солдаты, но, право, в общей давке они терялись, как крошечная букашка, которую может раздавить толпа одной улицы… В замке Антонии стоит всего один легион, к тому же чужеземный, германский. А еще я знаю, что думают священники и о чем совещались сегодня вечером во дворце Каиафы…

– Откуда же ты можешь знать? – спросил Фома.

– Иуда хитер, дружище Фома. Иуда постарался повсюду завязать связи. Иуда пронюхал, что среди слуг первосвященника – старый доверенный Ефраим, а из младших – Иезикиил и Дан, а у Анны Ефун и Аммон, а в великом совете Ионафан и другие, которых я не знаю, втайне преданы Христу. Потому-то священники и перепуганы, и взбешены.

Сегодняшнее триумфальное шествие, которое рабби совершенно зря свел на нет своим так не вовремя проявленным благочестием, положительно напугало их – они чувствуют, что скоро останутся в полном одиночестве. Они совещались, как бы изловить учителя, но боятся – и вполне основательно – волнения толпы. Поэтому, говорю я, или сейчас, пока в Иерусалиме полно народу, или никогда… А что вы делали? Что думает учитель?

– Он говорил нам все какие-то тревожные слова, – ответил Иаков, – печалился, предвещал страдания… говорил, что, когда он будет вознесен над землей, тогда он всех увлечет за собой.

– Вознесен? Так он сказал? – с оживлением перебил Иуда. – Хорошо сказал: в том-то и дело, что, кто наверху, к тому все тянутся…

– Не слугами, а друзьями своими называл нас.

– Ого! Высока наша… – весело засмеялся Иуда.

– Открыто говорил нам, что он пришел в мир от господа, чтоб спасать, и что вскоре вернется к отцу. Наказывал нам, чтоб мы любили друг друга, и как будто прощался… Чувствую я, что дело плохо… – грустно сказал Петр.

– Я опасаюсь… – начал было Иоанн, но Иуда порывисто перебил его:

– Чтоб вы не опасались, я принес вам вот что, – он извлек из-под плаща закутанный в тряпье длинный сверток, из которого, когда он развернул его, блеснули два широких обоюдоострых меча: – Вот тебе, Петр, как самому сильному… А ты, мытарь, кажется, тоже умеешь размахивать булатом и поучишь нас… Получим еще деньги, и немало…

– Откуда?

– Мария пойдет к Мелитте, возьмет свои драгоценные каменья, наряды – сейчас все это легко будет сбыть, я знаю даже купца, который готов все приобрести оптом. А если б оказалось мало, Мария в одну ночь сможет заработать…

– Иуда! – возмутился прямодушный и чистый Петр.