Мария Стюарт

Разлученный с Бесс, Шрусбери дожил до 1590 года. Он скончался в возрасте шестидесяти двух лет. Грозная Бесс пережила его и умерла в 1608 году, достигнув девяноста лет. Между ней и Марией не было ничего общего. Бесс привыкла к прямолинейным атакам, наталкивавшимся на хитрость и остроты Марии, а ее неукротимые амбиции и жадность контрастировали с пассивностью и смирением Марии. Их совместные занятия вышиванием были всего лишь удобным времяпрепровождением для Бесс, и если бы Мария оказалась на ее пути, та, не задумываясь, сокрушила бы ее. Шрусбери не любил Марию за то, что она была католичкой и представляла угрозу для его правительницы, но ему было дано поручение, и он выполнял его, проявляя как можно больше учтивости. Ему легче было находиться в обществе лошадей и собак, нежели женщин, и он был счастлив, когда в 1585 году его освободили от Марии.

Глава XVIII СИЛКИ РАССТАВЛЕНЫ

Новые условия содержания Марии под стражей были гораздо более суровыми, чем снисходительный режим графа Шрусбери, а сэр Эмиас Паулет являл собой разительный контраст с Джорджем Тэлботом. Не аристократ, а сквайр из западных графств, Паулет не испытывал глубокого почтения к сану Марии и скрупулезно соблюдал данные ему Елизаветой инструкции вплоть до последней запятой. Паулет был назначен лейтенантом Джерси в 1559 году, когда ему было двадцать три года — его отец являлся наследственным капитаном острова, — а спустя семнадцать лет его возвели в рыцарское достоинство и отправили послом во Францию. Женился он на Кэтрин Харви, дочери землевладельца из Девоншира; у четы родилось шестеро детей, пятеро из которых пережили родителей. Карьера Паулета не была блестящей, скорее он был трудягой без всякого воображения, и правительство могло рассчитывать на то, что он точно выполнит все распоряжения. Он был ревностным пуританином безупречной честности и ненавидел всё католическое; у него не было чувства юмора, и он отвергал все, что не являлось строго необходимым для его спартанского образа жизни. Очарование Марии он считал отражением ее неискренности и был глух ко всем ее жалобам. Непоколебимая верность Паулета Елизавете явствует из его письма от 1586 года, в котором он говорит о королеве, «которую Господь в своей милости да убережет от опасных уловок леди, находящейся под моей охраной, и ее сторонников». На роль тюремщика Паулета лично выбрал Уолсингем. Этот выбор представлял собой первый шаг к цели, которую вся Англия считала необходимой, но о которой никто не хотел задумываться всерьез. Этой целью было окончательное устранение Марии.

Елизавета категорически отказалась даже думать о такой крайней мере. Ее природный дар промедления — полная противоположность порывистости ее отца — в сочетании с политическим чутьем сказали ей, что попытка превратить Марию в католическую мученицу легко может сделать ее саму мученицей протестантской. Не существовало прецедента для казни королев-изгнанниц, и Елизавета была полна решимости не создавать его. Бёрли и члены ее совета хорошо знали, что одно упоминание о суде над Марией вызовет серьезное недовольство королевы, и все они слишком ценили свое положение, чтобы рискнуть навлечь на себя королевский гнев. Уолсингем, однако, никогда не пользовался расположением королевы, а его собратья-придворные были только рады поощрять его в его действиях против Марии.

Даже в парламенте зрели заговоры против Елизаветы. Оказалось, что некий доктор Парри участвовал в такой интриге, а во время допроса он назвал имя Томаса Моргана, клерка-шифровальщика на службе посла Марии во Франции. Морган был у иезуитов на подозрении как двойной агент, работавший на Уолсингема, и не без основания. Французы услужливо посадили Моргана в Бастилию, но парламент был настолько шокирован откровениями Парри, что обратился к Елизавете с просьбой дозволить более экстремальную форму казни, нежели та, что допускалась законом. Их петиция была отвергнута, и доктора Парри кастрировали и освежевали в соответствии с традиционным порядком.

Сама Мария могла ждать своего часа, не отказываясь ни от каких предложений, никого не отталкивая и демонстрируя готовность ради свободы согласиться на что угодно. Ее было бы трудно привлечь к ответственности на основании акта об ассоциации, даже с учетом того, что она, как известно, поощряла Ридольфи и Норфолка, поскольку не существовало реальных доказательств того, что она выражала согласие захватить трон после убийства Елизаветы. Стремление к свободе не являлось изменой, так же как и обещание дружбы своим родственникам, однако католицизм был загнан в подполье, а миссионеров-иезуитов общественное мнение превратило в политических агитаторов и предполагаемых убийц.