Мария Стюарт

В августе 1584 года голландские власти захватили в море иезуита Крайтона. Он разорвал документы и попытался выкинуть их в море, но лучше разбираясь в Писании, нежели в морских делах, он бросил обрывки против ветра, который вернул их обратно на борт корабля. Сложенные вместе, они представляли собой новую версию плана предприятия — вторжения в Англию — и Крайтон был передан людям Уолсингема. Он неизбежно признался во всем, открыв свои контакты в Англии. Волна ненависти к Марии вздымалась все выше.

В Татбери Паулет следовал букве закона. Марии было запрещено выходить за пределы замка, ее слугам не разрешалось гулять по крепостным стенам на тот случай, если бы они решили дать сигнал сторонникам, хотя зевак там и не было — замок на мили вокруг был окружен исключительно доверенными людьми. Воздействие строго режима заключения на Марию было опустошающим; чувство изоляции усилилось, оставив ей лишь неясные воспоминания о том, как она скакала галопом в лесах Фонтенбло. Ей не дозволялось переписываться с внешним миром и разрешалось лишь получать письма от ее посла в Лондоне, причем после того, как они вскрывались и прочитывались Паулетом. Марии было запрещено раздавать милостыню, потому что она могла представлять собой взятку или способ передачи тайного послания. Практика дарения одежды бедным прекратилась — годом раньше Уолсингем перехватил ее письмо с точными инструкциями относительно того, как разными способами использовать квасцы для изготовления невидимых чернил, которыми можно писать на ткани, так что это ограничение едва ли удивительно. В любом случае Паулет не одобрял такой благотворительности, так как она лишь поощряла бедняков к лени. Уолсингем в этом отношении выразился точнее: «Под предлогом раздачи милостыни и прочих своих уловок она завоевывала сердца людей, обитающих поблизости от тех мест, где она раньше жила». Четки, распятия, благочестивые изображения и вышивки рассматривались Паулетом как «католические игрушки», и, когда некоторые из них прислали Марии в качестве подарка, он даже попытался их сжечь.

Каждая из этих мер в отдельности может показаться разумной с точки зрения обеспечения безопасности, но все вместе они граничили с жестокостью, и Мария пожаловалась Елизавете. Ее ответ не принес никакого облегчения. Мария в прошлом говорила, что готова принять все, что бы Елизавета ей ни уготовила, поэтому теперь она должна принять сэра Эмиаса Паулета в качестве бесспорного представителя королевы: «Вам не стоит сомневаться в том, что человек, чтящий Бога, любящий свою государыню и благородный не только по рождению, но и по натуре, никогда не совершит ничего недостойного».

Начав в таком духе, Паулет и дальше намеревался придерживаться данной политики. Один из первых его поступков глубоко ранил Марию. Он убрал помост и парчовый балдахин с гербом Марии, располагавшийся над ее креслом. То были осязаемые символы ее королевского происхождения, пребывавшие с ней уже сорок лет. Мария была воспитана в ощущении, что все то, что она собой представляла, отражалось в висящем над ее головой гербе, по поводу которого разыгрывались самые жестокие конфликты с Елизаветой. Сэр Эмиас считал, что в Англии только одна королева и поэтому в пределах ее королевства могут висеть только ее гербы. В его глазах Мария была просто Марией Стюарт, убийцей, прелюбодейкой, а возможно, и заговорщицей, замышляющей убийство государыни, и его пленницей. После этого Мария настояла на том, чтобы есть одной и в течение шести недель придерживалась такой строгой диеты, что Паулет в конце концов уступил и согласился, что, когда она в следующий раз станет обедать в присутствии других, балдахин с гербом вернут на место.

10 июля 1585 года Мария написала французскому послу Мовиссьеру, жалуясь на отсутствие вестей от Елизаветы и о своем ужасе перед перспективой провести зиму в Татбери. В потолке образовались дыры, сквозь которые проникал продувавший ее спальню ветер, и доктор отчаялся сохранить ей здоровье в таких условиях. Даже летом приходилось разводить очаги, и сотня крестьян в деревне под стенами замка жила лучше, чем она, — даже их уборные превосходили ее покои. За все время ее пребывания в Англии Марию никогда еще не размещали в таких плохих условиях. Якову давали «дурные и опасные» советы, изображая ее «неблагодарной, непокорной и неверной». Мария надеялась, что Мовиссьер сможет убедить Екатерину и Генриха обратиться к Елизавете. Через два месяца, в сентябре, она повторила просьбу, добавив, что — удивительное дело — на одном из ее окон обнаружили повешенное тело священника, изуродованное пытками, а еще одно тело через несколько дней нашли в колодце. В своих регулярных донесениях Уолсингему Паулет не упоминает ни один из этих эпизодов.