Читаем Мария Стюарт полностью

Надеждам Марии на улучшение положения английских католиков был нанесен сильный удар в июне 1580 года, когда из семинарий Дуэ и Рима начали прибывать первые миссионеры-иезуиты[117]. В Риме рассчитывали, что они объединят католиков и подвигнут их на поддержку захвата Марией престола и смещения, насильственного или иного, Елизаветы. Результат оказался полностью противоположным, поскольку почти все первые миссионеры попали в безжалостные руки Уолсингема и Топклиффа и закончили свои дни в жесточайших мучениях. Их изобразили предателями, намеревавшимися отдать Англию в руки испанцам и вновь разжечь костры времен Марии Тюдор. Кроме того, сама продемонстрированная ими в час смерти сила веры способствовала усилению представления о протестантской Англии как об осажденной крепости. А Бёрли с легкостью увидел в Марии Стюарт главного врага внутри крепостных стен.

Мария уже одиннадцать лет являлась нежеланной гостьей графа Шрусбери, и его жалобы на тяжелое финансовое положение становились все более пространными. Вино, специи и топливо обходилось ему в тысячу фунтов в год, а кроме того, «разбитая посуда, покупка оловянной утвари и всевозможных предметов домашнего обихода, которые они (свита Марии) портят и расходуют сверх всякой меры, обходится мне в одну тысячу фунтов в год». В августе 1580 года граф спрашивал, не оскорбил ли он чем-либо Елизавету и не является ли ее отказ возместить его расходы неким видом наказания. На это ему прислали резкий ответ, напомнив о его обязанностях. Хотя Шрусбери снизил расходы Марии до уровня голодного пайка, Лестер тихо предупредил его, что при дворе циркулируют слухи о его романтической связи с шотландской королевой.

Яков рассердил Елизавету, задержав ее посольство в Берике — это, скорее всего, была ошибка его чиновников, о которой он сам ничего не знал, — и этот инцидент был использован Елизаветой, а также секретарем «по делам Севера» Робертом Биллем, клерком Тайного совета и фанатичным врагом католиков, для того, чтобы еще больше ужесточить режим содержания Марии. Впредь ей позволялось писать Якову только при условии, что она покажет, что «не станет иметь дела с папистами, мятежниками, беглецами, иезуитами и прочими бунтовщиками, какие могут выступить против нынешнего положения дел в отношении правления и признанной религии и будут пытаться их изменить». Марии предписывалось прекратить все дела, которые она вела с иностранными государями, и убедить Якова в том, что Елизавета — его лучший друг. Это требование было слишком резким, и о нем тихо забыли.

От чего не отказались, так это от предложенного договора, согласно которому Мария и Яков должны были совместно править Шотландией. Мария должна была публично отказаться от всех претензий на английский престол, присоединиться к лиге против Франции, публично осудить буллу об отлучении Елизаветы от церкви, амнистировать англичан и шотландцев за все правонарушения и даже согласиться остаться в Англии в качестве «почетной» заложницы. Другими словами, подписавшись под двадцатью восемью пунктами договора, Мария отказалась бы от всего, на что претендовала, в обмен на ограниченную свободу. Однако втайне Марии посоветовали соглашаться на любые условия, лишь бы они принесли ей освобождение, и в любом случае испанский посол тайно предложил ей остаться в Англии. Если бы Филипп в союзе с герцогом Гизом решился начать «предприятие» — вторжение в Англию, — Мария оказалась бы на месте и смогла возглавить армию. К несчастью, Елизавета осознала, что может рассчитывать на лояльность Якова, не обещая ничего его матери, и делу не был дан ход.

Марию по-прежнему продолжали окружать ядовитые пары интриг, и она испытывала одну из немногих радостей, доступных узнице, наблюдая за ними из своей темницы. В мае 1582 года был арестован испанский агент, переодетый лекарем. Мария дала своим собственным агентам детальные инструкции относительно способов тайной переписки. Английские католики по-прежнему устраивали заговоры с целью убить Елизавету: один джентльмен из Уорикшира заявил своим друзьям, что собирается ехать в Лондон и там застрелить королеву. По прибытии его встретила стража и отвела в Тауэр. А в ноябре 1583 года был арестован Фрэнсис Трокмортон, еще один католик из числа беспокойных родственников бывшего посла. У него нашли список католиков-заговорщиков, а также информацию о местах возможной высадки армии вторжения. Он явно был человеком исключительной храбрости: только после семидесяти двух часов пытки он признался и «открыл секреты той, что для меня дороже всего на свете». На самом деле Мария ничего не знала об этом заговоре и все «секреты» были изобретены под пыткой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары