Читаем Мария Стюарт полностью

Все поскакали к Тиксаллу, красивому дому, принадлежавшему сэру Уолтеру Астону. Мария, впрочем, не радовалась его привлекательности и не выходила из своей комнаты все две недели, которые ей пришлось провести здесь в заключении. Паулет не позволил Марии писать Елизавете, но разрешил двум дамам присоединиться к ней и привезти смену одежды, ведь на ней все еще был изящный костюм для верховой езды, в котором она рассчитывала насладиться охотой.

Тем временем Чартли подвергся обыску, в котором принимал участие сэр Уильям Уад; были конфискованы три кованых сундука с бумагами, а также ящики и коробки, куда поместили остальные документы, хотя важные черновики так и не были обнаружены. Был составлен перечень драгоценностей, которые забрали у Джейн Кеннеди. Он резко контрастировал с тем, что составили во Франции, когда Мария в первый раз овдовела, однако для узницы был весьма впечатляющим. Там были кольца с алмазами и рубинами, а также предметы личного благочестия: история Страстей Христовых, выгравированная на золотом распятии, изображенная на живописных панелях, а также наполненный пометками Марии часослов. Там были маленькие золотые животные — медведь, корова и попугай. Присутствовала там и личная коллекция портретов: портрет Елизаветы на слоновой кости, портрет Якова VI в золотой рамке, миниатюрные портреты представителей французской королевской семьи, а также родственников Марии — Гизов. Там были двойная миниатюра — портреты Марии и Елизаветы, маленькая шкатулка, усыпанная бриллиантами, рубинами и жемчугом, шесть небольших украшений и цепь с красной и белой эмалью — такая цепочка принадлежала Марии, когда она ребенком жила во Франции. Все сокровища прошлого были утрачены, а то, что осталось, подводило грустный итог личной жизни Марии.

Перспективы на будущее были заданы письмом от Елизаветы Паулету: «Господь многократно вознаградит тебя за отличное выполнение столь беспокойной обязанности. Пусть злобная убийца знает, с каким сердечным сожалением ее гнусные поступки вынудили нас отдать такие приказы; и просите ее от моего имени вымаливать у Бога прощение за измену той, что многие годы спасала ей жизнь». Теперь Елизавета уже не претендовала на роль сестры-королевы, исполненной сочувствия к бедствиям кузины. Она пришла в ужас от заговора Бабингтона и от того, что, как ей казалось, Мария одобрила ее убийство. С тех пор ее главной проблемой было решить, как безопаснее избавиться от шотландской кузины, не спровоцировав нежелательной реакции католиков.

После обыска и конфискации документов Марию вернули в Чартли, хотя при отъезде из Тиксалла дело не обошлось без драматических сцен. Паулет говорил: «Когда она выходила за ворота дома сэра Уолтера Астона, то, проливая слезы, громко обратилась к собравшимся беднякам: “У меня для вас ничего нет. Я — такая же нищенка, как и вы. У меня все забрали”. А когда она обратилась к джентльменам, то сказала им, плача: “Добрые джентльмены, я не знаю ни о каком заговоре против королевы”. Она навестила жену Кёрла Барбару Маубрей, которая в отсутствие Марии родила дочь; девочка за неимением священника оставалась некрещеной. Мария положила девочку себе на колени, нарекла ее Мэри и сама окрестила ребенка. Для нее было типичным выказать заботу о слугах и одновременно использовать любую возможность для публичного спектакля».

Вернувшись в Чартли, Мария, осознавшая теперь, что против нее выдвигают обвинение, слегла в постель, однако и там ей не удавалось укрыться от внимания Паулета, который подробно расспрашивал ее относительно тех самых «шести человек». Паулет понимал, что Мария едва способна сопротивляться, и прилагал все усилия, чтобы заставить слабеющую узницу признаться в участии в заговоре, но она отрицала, что ей были известны планы Бабингтона. Она с трудом припоминала те времена, когда он был подопечным Шрусбери: «Я часто получала письма с предложением помощи, но никогда не участвовала в этих планах». Паулет также желал получить доступ к шкафу в спальне, где хранились оставшиеся у Марии деньги. Шкаф оказался заперт, так что Паулет послал за топором. Мария, все еще лежавшая в постели в ночном облачении, послала Элизабет Кёрл за ключом и, «не надев шлепанцев или туфель», открыла для Паулета шкаф под бдительным присмотром вооруженных стражников. В шкафу обнаружили пять полотняных свертков более чем с пятью тысячами французских крон и две кожаные сумки, в одной из которых было 104 фунта золотом, а в другой — три фунта серебром. Мария сказала, что деньги предназначались для того, чтобы заплатить за ее похороны и расплатиться со слугами после ее смерти. Все деньги были отосланы в Лондон вместе с сэром Уильямом Уадом, захватившим и личные печати Марии. Паулет отметил на полях: «Эта леди в настоящий момент хранит немало денег у французского посла».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Книга рассказывает о жизни и деятельности ее автора в космонавтике, о многих событиях, с которыми он, его товарищи и коллеги оказались связанными.В. С. Сыромятников — известный в мире конструктор механизмов и инженерных систем для космических аппаратов. Начал работать в КБ С. П. Королева, основоположника практической космонавтики, за полтора года до запуска первого спутника. Принимал активное участие во многих отечественных и международных проектах. Личный опыт и взаимодействие с главными героями описываемых событий, а также профессиональное знакомство с опубликованными и неопубликованными материалами дали ему возможность на документальной основе и в то же время нестандартно и эмоционально рассказать о развитии отечественной космонавтики и американской астронавтики с первых практических шагов до последнего времени.Часть 1 охватывает два первых десятилетия освоения космоса, от середины 50–х до 1975 года.Книга иллюстрирована фотографиями из коллекции автора и других частных коллекций.Для широких кругов читателей.

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары