Мария в заповеднике

Большие империоны ужасно конфузятся того естественного чувства превосходства, с которым горожанин в Большой Империи смотрит на крестьянина, чиновник — на ученого, а среди самих чиновников и ученых обыкновенный — на одаренного; в последнем случае правомерно говорить даже о ненависти. Земные аборигены недолюбливают умственного превосходства у человека, и они этим подтверждают как бы внеземное происхождение человеческого мозга. «Коренной землянин» не любит большого ума, как демократ не любит больших капиталов. Всякий развитый ум абориген на Земле встречает как чужака, инородца, вознамерившегося согнать его с насиженной территории, с которой сам он ни за что бы ни сдвинулся во веки веков. Именно это чувство, без всякого сомнения, испытывали земляне к первым богам, которые приземлились в Атлантиде. Потеснили там первобытную природу и постепенно смешивались с землянами, разбавляя их генетически и духовно. В итоге любовных божественных инъекций аборигенкам мы имеем теперь картину разделения человечества на людей не только одаренных и неодаренных, но и просто больших империонов.

— Пер, сдается мне, что где-то мы это уже проходили, дай бог памяти — расизм? — прервал его Йоцхак Смоленскин.

— Ты, Йоцхак, плохо судишь о веке двадцатом, а по мне так это был золотой век, поделивший окончательно людей на человека и двуногих. По крайней мере, стало понятно, кто есть кто. Это — во-первых. А во-вторых, мы говорим о красавице Марии. Именно желание дикарей, пока еще недоделанных богами, пребывать в равенстве, освященном чувством страха, которое дикарь испытывает перед божественным мозгом, нашло свое продолжение в страхе перед телесным иноподобием человека — женщины. Как и далекий его предок, современный дикарь нутром угадывает в ней — божественное, иноприродное, а ощущение недоступности этой красивой странности только усиливает в нем «танталовы муки» — ведь он догадывается, что обладание богиней — если представится случай — не принесет удовлетворения. Я однажды испытал нечто подобное, — признался Пер. — Я видел дорогую скаковую лошадь, ее вели под уздцы и она гарцевала, голая, и мне казалось, что будь я кентавром, то из моего восхищения этой лошадиной аристократкой могло бы вырасти вполне определенное желание против шестой заповеди. Но вот я представил себе, что добиваюсь ее благосклонности и уже смотрю на красавицу-кобылку удовлетворенным взглядом и вижу, что это — всего лишь лошадь… хотя бы даже и c ногами, во всех отношениях достойная, но — женщина другого вида, которую мне не дано знать. И я уверен, что схожие чувства испытал бы дикарь, изнасиловавший богиню.

— Ты хочешь сказать, Пер, что страх перед мужскими извилинами и страх перед женскими красивостями у аборигенов Земли — одного происхождения? — опять спросил Йоцхак.

— Да. И не будь дяди Калиграфка, Марии бы здесь давно не стало, потому что она затруднительна именно той красотой, которая — отвратительна для дикого мужчины.

— Откуда тебе известно?

— Я сам однажды поймал себя на этой мысли…

— Да она просто нравится Перу, — прервал их Уэлш.

Воспоминание о Марии ему тоже всегда поднимало настроение.

…Как Йоцхак и напророчил голосом Пера в свой диктофон, Мария приехала в Заповедник на следующий день в русских «жигулях» — Прокурор Калиграфк стремился поддерживать престиж своих родственников в глазах партии краймеров, чтобы у партии всегда текла слюна, как хороший признак мотивации.

Мужчина средних лет, с внешностью католика и мефистофельским носом, оказался с ней рядом в машине. Своим появлением он несказанно удивил Персонал: было хорошо известно, что никакие христианские миссии не работали сейчас в этом районе.

Они остановились перед Резиденцией Министра.

— Не делайте пока никаких резких движений, Магнус! — крикнула Мария незнакомцу поверх синей крыши «жигулей», когда они вышли. — С вами сначала познакомится Комендант…

— Какие движения здесь считаются резкими? — спросил, в свою очередь, тот, кого назвали Магнус. — Могу ли я отойти от машины на два шага? — попытался он шутить, но через минуту добавил:

— Да, такое ощущение, что ты на мушке…

— Два шага можно, — сказала Мария равнодушно. — Но не бегите пока собирать землянику в лес. За вами следит снайпер…

Приезжий покосился на крыши Резиденции.

— Как только Комендант осмотрит вас, с вас сразу снимут прицел, — обнадежила его Мария и скрылась в дверях Резиденции.

Строили в Большой Империи безбожно — фантазия у архитекторов, несомненно, была опасной, и только плохие технологи не позволяли им разнуздать ее, как хотелось бы. В результате, крыша у Резиденции напоминала крышку от кастрюли, которую как бы накрыли временно, не зная пока, что еще добавить в суп. Резиденция была той архитектуры, где чересчур близко к сердцу принимают стандарты и равенство: комнаты для гостей правительства помещались в один ряд в три этажа, и поэтому Резиденция больше напоминала пансионат для престарелых, чем Загородный Дом для Начальника Империи.