Середины быть не могло. В таких условиях подстановка на место наследника какого-то отвлеченного понятия была оправдана, ведь таким образом ничья морда уже не оскорбляла своим присутствием личного достоинства конкурентов. То есть никаких отрицательных эмоций у конкурентов в момент принесения присяги наследнику не могло уже возникать в силу простого его несуществования в материальном мире. Что же это могла быть за химера такая, которая бы заменила живое существо, претендующее на власть?
Правильное решение было не сразу найдено. Вначале оно было громоздким, предусматривало постоянное наличие при дворе, по крайней мере, двух лиц, причастных к наследству непосредственно, а именно — и отца, и матери наследника. Скажем так: дочь правителя, или какая-либо другая самка, имеющая отношение к правящему роду, отдавалась избранному жениху, и одновременно подданные присягали их будущему ребенку как царю. Они выигрывали, таким образом, двадцать спокойных лет жизни и, по прошествии этого срока, достигший совершеннолетия ребенок опять женился или выходил замуж, и подданные снова присягали их будущему ребенку. К сожалению, отцы наследника тоже стали вступать в борьбу за власть, или попадались бездетные пары, и это, в свою очередь, тоже путало все карты стаду.
Поистине только светлые головы могли прийти к смелому выводу, что и два живых существа, причастных к рождению наследника — это слишком много! Достаточно и одного…
Во-первых, таким образом, навсегда решается вопрос возможных трений между законным правителем и, скажем, отцом-производителем наследника, из которых редкий не пожелал бы отхватить кусок пирога себе, а то и всю кухню власти. Во-вторых, и это самое главное, — отец-производитель… должен был умереть в день зачатия! «Ты жених и должен оплодотворить и умереть. Ибо в детородном члене заключена смерть», — говорит Иакову перед свадьбой его у Лавана собакоголовый — порождение ошибки, подмены тела матери в темноте ночи…
Раньше отец для этого тщательно отбирался из онанистов — настоящих онанистов, которые не выдерживали энергетической связи с женщиной и умирали прямо в ее объятиях в момент эякуляции. Вначале такие особи охотно соглашались стать отцом наследника, не подозревая, что именно ждет их на брачном ложе. Их было совсем нетрудно убедить в возможности благоприятного исхода Оплодотворения, так как аборигенов история не учит — даже история всего-то двадцатилетней давности! Да и стал бы задумываться дикарь, которому выпало нежданное счастье пожить при дворе, ведь иногда нужных особей подбирали на задворках Империи — не всегда найдешь заядлого онаниста среди только придворных. Наконец, развилась практика выращивания таких «отцов» в инкубаторе.
Вначале мальчиков воспитывали, как в английском работном доме, а после полового созревания переводили на режим тех учреждений, которые Америке известны как массажные кабинеты.
Здесь молодые женщины регулярно удовлетворяли мальчиков своими нежными ручками или губками в течение нескольких лет, пока мальчики не становились совершенно непригодными для полового акта с женщиной. Такой самец умирал уже стопроцентно в полноценных объятиях девушки, привыкнув лишь к удовольствию без всякой активности со своей стороны и не выдерживая поэтому сильного энергетического обмена. Самцы-производители одноразового использования из дворцового инкубатора теперь всегда были под рукой. К сожалению, последний шаманский переворот оказалась столь разрушительным, что от прежней культуры ничего не осталось. Великолепные инкубаторы по требованию революционного большинства стада пришлось ликвидировать. По их замыслу, теперь все должно было обрести формы объективности и равных возможностей, а в особенности — отец будущего наследника должен был теперь появляться как бы случайно, в процессе естественного отбора, а не выращивания элиты на ферме. Онанизм теперь стал широко пропагандироваться и изучаться в системе среднего образования. Появилась сексуальная теория больших империонов, которая признавала онанизм большим благом и даже как показатель хорошего питания мужских особей вследствие успешного решения продовольственных задач, причем молодых самцов стали призывать к увлечению онанизмом сами женщины, — видишь, Уэлш, я даже не употребил слова самки…
— Это, по-твоему, разговор о женщинах? — не выдержал Йоцхак. — А по-моему, ты сошел с ума! Ты уже битый час говоришь об онанистах…
Пер остановился. За окном плавал в один из тех чудесных солнечных вечеров, когда природа манит на воздух, но в этот раз она будто кричала, заклиная — уловившего такие сигналы — и носа не высовывать из дома, если ему не хотелось попасть под каток надвигавшихся больших событий.
— Между прочим, мне передали приглашение на этот Обряд: нас всех ждут завтра вечером в Усадьбе… — сказал Пер.
— Какой Обряд? — спросили разом Йоцхак и Уэлш.