Маримба!

Я с ужасом увидела, что мой крест и кольцо с бриллиантом, мамино обручальное кольцо, которое она переделала и совсем недавно, в прошлом году, подарила мне на двадцать пять лет, исчезли из рук цыганки. Только что были и – исчезли!

– Отдайте мне крест и кольцо! – попросила я.

– Все вернется к тебе, все вернется! Надо выкупить, не жалея! – приговаривали цыганки.

Мне показалось, что их стало меньше. Я судорожно открыла кошелек.

– Вот, все, что есть!

Я отдала им деньги.

– А под молнией, под молнией что у тебя? Нельзя, нельзя оставлять деньги. А то зло вернется…

Я открыла молнию на внутреннем кармашке кошелька и отдала сто долларов, которые лежали у меня на крайний случай. Вот он, крайний случай. Это было двадцать пять лет назад. У меня не было ни кредитной карточки, ни мобильного телефона и денег дома больше никаких. Но это было не страшно. Страшнее было оставить здесь мамино кольцо и, главное, мой крестильный крест. Он был не старый, наоборот. Я в сознательном возрасте перекрестилась из армяно-грегорианской веры в русскую. Та – грегорианская, – тоже православная. Но… но не русская. Удивительным образом я с некоторых пор это начала ощущать. Заходила в церковь, странно себя чувствовала. Покрестили меня когда-то родители на отдыхе в Армении. Лучшие их друзья – родители моей подружки Аиды – стали крестными. Как-то родители мои не переживали, что церковь другая. А я со временем запереживала и перекрестилась. Так что крест, который я носила сознательно, мне был очень дорог. Денег мне было не жалко. Я порылась в сумке, нашла в записной книжке еще несколько купюр. Протянула цыганкам.

– Всё? – спросила я. – Теперь отдавайте мне крест и кольцо.

Цыганки загалдели, наперебой, невнятно, стали отступать от меня.

– Что, девушки? Как живем? Балуем помаленьку? – Появившийся из ниоткуда маленький, молоденький милиционер весело посмотрел на цыганок.

– Юрий Петрович! Долго жить будешь! Ай-яй, Юрий Петрович…

– Что? – милиционер посмотрел на меня.

– Они у меня все забрали, и золото, и деньги… – проговорила я, чувствуя, как глупо и беспомощно это звучит. – Я им все отдала.

– Зачем? – засмеялся милиционер.

– Не знаю… Растерялась.

Цыганки никуда не спешили. Те, что ушли, уже ушли. Остальные стояли, пересмеивались, не разбегались. Милиционер обернулся к одной из них, к той самой красотке с оливковым лицом, она сейчас стояла поодаль.

– Все возвращай! – спокойно сказал он. – Давай, давай, Полина Ивановна, не раздумывай!

– Да что мне, Юрий Петрович, думать… – Цыганка плавающей походкой приблизилась к нам. – Как скажете, так и будет…

Руки у нее были совершенно пусты. Она покрутила ими у милиционера перед лицом. Потом ловко достала откуда-то белый кулечек, в который заворачивала мое кольцо, и сунула его мне.

– Всё? – спросил меня милиционер.

Он стоял рядом, я видела, что он вряд ли старше меня, скорей младше. Почему его так слушаются цыганки? Наверно, чем-то ему обязаны.

– Нет, конечно, не всё! Еще деньги, два других кольца, сережки, цепочка и, главное, крестик!

Цыганка засмеялась, заговорила на своем языке, переглядываясь с подружками. Среди них были и один цыган, плюгавый, невидный, я сразу его и не приметила, либо он подошел позже.

– Давай-давай, Полина Ивановна, не раздумывай, все отдавай, и чтобы я тебя сегодня на вокзале не видел. Ясно? И рядом тоже. Но сначала все верни.

Цыганка, поглядывая на меня страшными, темными глазами, в которых не отражался свет, быстро достала все остальное. Деньги каким-то образом уже оказались у цыгана. Он что-то негромко проговорил и тоже отдал мне их. Цыгане обсуждали происходящее на своем языке, не обращая внимания на меня и на Юрия Петровича.

– Там потрындите, а? – поморщился тот и махнул рукой. – Ну прямо тошно… Калымалы-балымалы… Не надо мне тут… ваших… этих… калымал-балымал… Хотите говорить, говорите нормально…

– Юрий Петрович! Сладкий ты наш!.. – широко улыбнулась Полина Ивановна, и у меня аж заныли зубы.

Таких огромных, толстых золотых зубов, как у Полины Ивановны, я никогда не видела. Когда она выцыганивала у меня драгоценности, я видела только глаза и ярко-ярко накрашенные губы. Как-то золотых коронок не заметила совсем. А сейчас – огромный металлический рот, как будто там не тридцать два зуба, а сто тридцать два, и все длинные, большие… Я моргнула и отвернулась. Это тоже было как морок.

– Всё? Это всё? – видимо, не в первый раз спросил меня Юрий Петрович. – Вы нормально себя чувствуете?

Я кивнула:

– Да…

Юрии Петрович хмыкнул:

– А то они у нас такие умельцы тут… Народные умельцы… Тебе бы в цирк, Полина Ивановна, я уж давно говорил тебе… Так, ну все, юбки свои взяли и ушли отсюда! Давай, давай, не задерживайся, сегодня ничего больше не обломится!

Я сердечно поблагодарила молодого милиционера, он откозырял мне и ушел. Я увидела вдали батюшку, который на перроне ждал с чемоданчиком поезда. Подошла было к нему, стала путано рассказывать, попросила благословить. Он, не дослушав, ответил мне:

– В храм сходи дома, там все расскажешь Богу! Он и сам все знает! А я что… Чем могу тебе помочь?