Марина

Она не сказала это, а простонала. Я вошел, набравшись духа. Свеча стояла прямо на полу и едва освещала огромную ванную комнату, мерцая в белом кафеле. Марина опиралась лбом о край раковины, дрожа и задыхаясь, мокрая от пота рубашка облепила ее тело, как саван. Лицо она отворачивала, но я увидел, что носом идет кровь, и пятна крови покрывают рубашку спереди.

– Что… чем помочь? – бессвязно бормотал я.

– Закрой скорее дверь. – Она это сказала уже твердо. – Сейчас же.

Я это сделал и снова подскочил к ней. Она была в лихорадке, пот заливал лицо, к которому прилипли пряди волос. Я кинулся было будить Германа, но она остановила меня, сжав руку с такой силой, которой нельзя было ожидать.

– Ни за что.

– Да ведь…

– Мне уже лучше.

– Ничего тебе не лучше!

– Оскар, не тревожь Германа! Тем более что он ничем не сможет помочь. И вообще, приступ уже прошел. Мне лучше.

Твердый и серьезный ее голос почему-то наводил на меня страх. Как загипнотизированный, я не мог оторвать глаз от ее лица, а она смотрела так, что я не смел ослушаться. Протянула руку, погладила меня по щеке.

– Да не бойся ты. Видишь – я уже пришла в себя.

Взяв мою руку, Марина приложила ее к своей груди. Сердце ее билось у меня в ладони, едва удерживаемое ребрами. Совершенно потерянный, я медленно отнял руку.

– Ну вот, понял? Как огурчик. Так, а теперь ты дашь мне честное слово, что Герман об этом не узнает.

– Да почему? – с досадой возразил я. – Ты вообще скажешь, наконец, что с тобой?

Она опустила лицо, выразившее на миг бесконечную усталость. Я замолк.

– Просто обещай.

– Слушай… надо к врачу.

– Оскар, дай мне слово.

– Даю. А ты дай слово пойти к доктору.

– Договорились. Я схожу к врачу, ты – ни слова Герману.

Она намочила полотенце и спокойными движениями вытерла с лица кровь.

– Ну вот, после такого зрелища ни одна девушка не может рассчитывать на продолжение романтических отношений!

– Не неси вздор.

Она продолжала умываться, поглядывая на меня в зеркало. Ее тонкое, дрожащее от слабости тело, обвитое влажной тканью рубашки, вдруг показалось мне прозрачно-тающим, исчезающим. С неожиданным удивлением я понял, что мы оба ничуть не смущены ее, да и моей, практической наготой. Марине было не до девической стыдливости – она дрожащими руками смывала с себя кровь и пот. Я нашел на вешалке купальный халат и помог ей завернуться. Она глубоко вздохнула, согреваясь.

– Чем тебе помочь, Марина? – прошептал я.

– Побудь здесь со мной немножко.

Она опустилась на стул возле зеркала. Попыталась привести в порядок волосы, спутанные, рассыпавшиеся по плечам, но не хватало сил – рука со щеткой падала в изнеможении.

– Дай-ка, – попросил я, отбирая у нее щетку.

Я медленно, осторожно причесывал ее. Наши взгляды, встречаясь в зеркале, тонули друг в друге. Марина взяла мою руку и прижала к своей щеке. Щека была мокрой от слез. Мне не хватило духу спросить, почему она плакала.

Я помог Марине снова улечься в постель. Она перестала дрожать, лицо слегка порозовело.

– Спасибо, – шепотом поблагодарила она меня.

Я рассудил, что отдых ей сейчас нужнее всего, и вернулся к себе в комнату. Ворочаясь в кровати, я напрасно призывал сон к себе самому: спокойствие не возвращалось. Нервно прислушивался я к поскрипываниям старого дома, к сухому шуму деревьев за окном. Беспричинная тревога донимала меня все сильней. Наверное, слишком многое случилось сразу. И слишком быстро. Мозг отказывался обрабатывать хаотичную информацию. В предрассветных сумерках я отчаянно боролся с распадающимися на осколки впечатлениями. Более всего меня пугало, что мои чувства к Марине вышли из-под контроля. Глядя на разгорающееся зимнее утро за окном, я наконец задремал.

Приснилось, что иду по залам пустынного, гулкого беломраморного дворца. Никого вокруг – только сотни мраморных статуй. И вот где-то далеко я вижу Марину, которую ведет за руку светящаяся фигура, похожая на ангела. Я бегу из последних сил, стараясь их догнать, а стены коридора сочатся кровью. Одна из дверей в коридоре отворяется, и появляется плавно скользящая Мария Шелли в длинном, волочащемся за ней саване. Она тянет ко мне руки – и вдруг рассыпается в прах. Я зову и зову Марину, но ответа нет, и нет конца коридору, но вот наконец ангел, ведущий Марину! Он поворачивается ко мне, и я вижу его настоящее лицо: белое с черными пустыми глазницами, а вокруг упруго раскачиваются белые змеи, как волосы. Он смеется, этот ангел, и смех его жесток. Он расправляет крылья над Мариной… они улетают… а сзади сгущается смрад, который ни с чем не спутаешь: это запах смерти. И он шепчет мое имя. Я оборачиваюсь и вижу черную бабочку – она летит прямо ко мне и садится мне на плечо.

17

Я проснулся, хватая ртом воздух, разбитый, словно не спал, а носил тяжести. В висках стучало, как после литра крепкого кофе. Судя по солнцу, было уж близко к полудню. Стрелки на циферблате будильника подтвердили мою догадку: половина первого. Я поспешил вниз. Напрасно – дом был пуст. В кухне на столе меня ожидал накрытый стол с остывшим завтраком и записка:

«Оскар!