Марина Голуб в жизни, театре, кино. Воспоминания друзей

– В общем, выпустили мы «Пластилин» у Казанцева. Целый год он игрался без особой шумихи, без рецензий, без ничего, пока вдруг – надо отдать ему должное – на спектакль не пришел Виталий Вульф. Он что-то там увидел, разглядел, и… на «Пластилин» хлынула вся Москва. Пришли Галина Борисовна Волчек, Марк Анатольевич Захаров, Олег Павлович Табаков. За два года до этого он уже предлагал мне сотрудничать с МХТ, но тогда мы ни до чего не договорились…

После «Пластилина» первым поступило предложение от Романа Ефимовича Козака – в филиале Пушкинского театра мы приступили к постановке «Откровенных полароидных снимков». Но Маня и здесь была начеку.

– Кирилл, у меня есть молодой человек, – тогда они ещё не были обвенчаны и расписаны. – Может, ты его посмотришь? Мне кажется, он тебе подойдёт.

И она привела Толю Белого…

У меня отвисла челюсть. Роскошный голос, пластика, органика. Для интереса я посмотрел его в каких-то отрывках, и стало понятно, что Маня тщательно с ним работает, вкладывает в него и вкус, и мастерство…

Но главное, что мы стали дружить, стали сотрудничать, и он постепенно сформировался в очень самостоятельного, хорошего артиста. Это случилось на «Полароидных снимках» и дальше ещё в нескольких работах. Но это к слову.

После Романа Козака позвонила Галина Борисовна и предложила сделать спектакль. А на следующий день после нее позвонил Олег Павлович и сказал:

– Кирилл, я понимаю вашу занятость, но давайте вы все-таки подумайте.

Я говорю:

– Олег Павлович, у меня сейчас Театр Пушкина, потом «Современник» и снова Центр драматургии. Может быть, получится через год-два.

Он опять за свое:

– Вы не понима-а-аете… Возможно, Вы одумаетесь?

Мы встретились. Я говорю:

– Олег Павлович, одуматься не могу, поскольку договорился уже с людьми, а первое слово дороже второго. Да и что вы хотите, чтобы я сделал у Вас?

– Вот есть «пьеса Бенедетти», а есть «пьеса Камолетти».

Я направился к выходу:

– Всего доброго.

Он говорит:

– Подожди, подожди, а сам-то ты что хочешь?

– Современную драматургию, конечно же. Есть братья Пресняковы. Есть пьеса «Терроризм»…

– Что за «Терроризм»?

– Ну, вот есть такая пьеса. Почитайте.

«Терроризм»

– Я приношу пьесу Пресняковых, – продолжает Кирилл Серебренников. – В театре долго и мучительно её читают. А вы же понимаете, что ультрасовременных пьес, кроме Рэя Куни, во МХАТе не было никогда. И вдруг Табаков говорит:

– Почитал. Ну, хорошо, делайте.

Такой реакции я не ожидал. Пришел к товарищам:

– Офигеть, он сказал: делайте!

– И ты будешь делать?

– Ну, а как! Надо сделать. Это круто, если во МХАТе будут братья Пресняковы.

И дальше начался страшный год, когда я метался между «Современником» и МХАТом, репетируя одновременно два спектакля. Скажу без кокетства: выдержал с трудом, потому что это, действительно, очень тяжело. Это можно делать, когда ты молодой и здоровый или когда бешеная мотивация. Но в принципе этого, конечно, делать нельзя.

Дальше встал вопрос: кто будет играть в «Терроризме»? Олег Павлович сказал:

– Кирилл, если ты видишь хороших артистов – приводи, мы должны формировать новую труппу. Но и не забывай, что есть подвальный театр (так Олег Павлович, любя, называет свой Театр-студию на улице Чаплыгина. – В. Б.), есть коллектив Художественного театра. Посмотри ребят среди них.

Я говорю:

– Не, не, не.

У меня предубеждение: не надо нам ваших артистов, мы приведём своих. Ввиду того что МХАТу нужны были новые имена, под это дело мы провернули акцию по приглашению артистов Марины Голуб, Анатолия Белого и Сережи Медведева, которого никто не хотел во МХАТ брать, а он прекрасный артист. Сначала мне сунули какого-то другого человека, я его выгнал через несколько репетиций, и тогда Сережа занял свое полноценное место – играл мальчика. В тот же спектакль попали и некоторые молодые, только что взятые в труппу ребята: например, Кристина Бабушкина и Юлия Чебакова.

Мне никогда не было интересно эксплуатировать в человеке то, чему его всегда учили. Ещё в Школе-студии МХАТ Маню дрессировали органично существовать в ансамбле, не бояться ролей второго, пятого, сто двадцать пятого плана… И никто не понимал, что сам принцип ансамбля – не для неё. У неё не мхатовский тип личности, потому что она очень шумная, яркая, харизматичная. Уникальное дарование… Уникальный организм. Ей нельзя быть в общем строю.

…Мы начали репетировать «Терроризм». Дело близилось к выпуску. И вдруг нам сообщают, что на рабочий показ хочет прийти Табаков. А показ длился, между прочим, четыре часа – просто бесконечное полотно!

Олег Павлович пришёл, сел, начал смотреть. И чем больше проходило времени, тем больше я удивлялся тому, что он никуда не уходит, ведь всё происходящее на сцене никаким образом не клеилось с той системой координат, к которой привык Табаков. Это был абсолютно антимхатовский спектакль.

В какой-то момент я всё же разглядел у него гримасу на лице: дескать, не верю, что вижу этот кошмар. Но он терпеливо ждал окончания.