Марина Голуб в жизни, театре, кино. Воспоминания друзей

Вот её легкость. Идёт «Конёк-Горбунок». Она не участвует. Но пробегает по коридору:

– А-а-а, сидят мои коньки!

Всех обняла, поцеловала и пошла дальше – в буфет.

Мне очень обидно, что её педагогический талант остался не до конца реализованным, хотя лично для меня она стала педагогом номер один.

Ольга Хенкина:

– В продолжение скажу, что Марина тратила уйму времени, чтобы выстроить Кириллу Трубецкому программу. Шла от его индивидуальности, помогла ему проявить то, в чём он особенно силён, ходила на спектакли, где он участвовал в массовке, была удивительной, можно сказать, нянькой в этом плане. Она поставила цель, что он поступит. Он и поступил.

Педагогом Марина была гениальным… В самом деле гениальным. И очень печально, что её педагогические таланты не нашли настоящего, масштабного приложения. Этого не случилось в её жизни. А она так мечтала преподавать!

А педагоги, как мне кажется, ревновали, боялись этой неукротимой энергии. Им почему-то казалось, что она придёт, разрушит всё до основания, переключит студенческую любовь на себя и затем начнёт строить что-то своё.

Она обижалась, что Кирилл Серебренников, набрав свой курс, не зовёт её преподавать. Чуть позже она, правда, поставила с его студентами «Сон в летнюю ночь». Она мечтала. Она всё время мне говорила:

– Ну, поговори с этим, ну, поговори с тем. Я могу преподавать, мне хочется делиться.

Желание делиться – это, кстати, отличительная черта хорошего педагога. Актёр, каким бы великим он ни был, эгоист по природе своей. Он не способен делиться собой. Вот поэтому редкие актёры идут в педагогику. А в ней это желание было. Да и, вообще, по части альтруизма она была человеком уникальным.

Когда в начале двухтысячных Илзе Лиепа открыла в Москве свою Танцевальную школу-студию, Марина Голуб была приглашена в качестве педагога актёрского мастерства. Ставила небольшие спектакли, правила речь, обучала ребят сцендвижению и пластике.

* * *

Светлана Аманова, актриса Малого театра:

– Манечка буквально спасала людей. Она была как солнечный лучик, который пробирался к тебе и согревал.

Мы сразу подружились на одном детском празднике у нашей общей знакомой. Моей девочке было четыре годика, а Насте – пять. И единственное, что я помню, как Марина, впервые увидев меня, фактически на меня налетела:

– Боже мой! Я так люблю театр, в котором вы работаете! Я смотрела ваши фильмы… И ещё мы с мамой ходили на ваши спектакли, у неё ведь столько связано с Малым театром. Она окончила Щепкинское училище, в труппе полно её однокурсников…

Мы, конечно, тут же принялись перечислять имена, делиться впечатлениями. Вечер пролетел на одном дыхании. Я позвала Манечку на спектакли, а она сказала, что обязательно придёт, но чуть позже, потому что сейчас у неё очень сложный период в театре (тогда она ещё работала в «Шаломе»).

Ну и, как обычно это бывает, с тех пор мы долго не виделись… А потом я пережила чудовищную ситуацию в жизни, следствием которой стала жуткая депрессия. Просто жутчайшая. И вдруг появилась Маня. Я даже не понимаю, как это произошло. Она возникла сама собой, словно вернулась из командировки.

– Ты почему дома сидишь как затворник? Нет, давай вылезай.

Она стала меня куда-то водить и по театрам, и по магазинам, и по гостям… Я говорю:

– Маня, ну зачем ты меня тащишь? Мне так этого не хочется – собираться, одеваться…

– Так, прекрати сейчас же, – отвечала она. – Надо себя заставлять. Вот у тебя болит голова, ты себя плохо чувствуешь и думаешь: «Нет, я дома побуду, полежу, почитаю». Это значит, что надо тут же встать, собраться, одеться и куда-то идти, выходить в свет, в люди. Главное, когда тебе плохо, не оставаться наедине с собой.

Сколько лет прошло, а я это правило до сих пор соблюдаю.

* * *

– У Мани было нечеловеческое чутьё на чужую беду, – продолжает Ольга Хенкина. – Однажды меня прямо из театра увезли на «скорой» с воспалением лёгких. Ходила на работу, как и все мы, кашляла, кашляла, и вдруг свалилась с температурой под сорок…

Когда я очнулась в больнице, надо мной стояла Марина Голуб, смотрела на меня и говорила:

– Ты что здесь делаешь, я тебя еле нашла!

Она потрудилась! Она меня искала! Она приехала ко мне с кучей продуктов и тут же побежала договариваться, чтобы меня перевели в какую-то другую палату, чтобы у меня были какие-то другие врачи (ей казалось, будто меня лечат неправильно). Потом она приехала во второй раз – хотела лично убедиться, что со мной всё хорошо, что я иду на поправку.

Она из театра была единственной, кто оказался у моей кровати. Хотели меня навестить и другие люди, но я просила этого не делать: я болела, была слабая, некрасивая… Но разве Марину можно остановить! Она прорывалась сама.