Марина из Алого Рога

Часы въ освѣщенной гостиной Іосифа Козьмича только-что отзвонили одиннадцать ударовъ, когда онъ съ Верманомъ вышли туда изъ полутемнаго кабинета, въ которомъ они до того времени переговаривались о неожиданномъ оборотѣ, принятомъ ихъ дѣломъ, и о средствахъ его поправить… Остаться ночевать въ Аломъ-Рогѣ "монополистъ" не согласился: ему, увѣрялъ онъ, необходимо было захватить въ городѣ одного пріятеля, который съ первымъ утреннимъ поѣздомъ собирался въ Харьковъ ѣхать, такъ что онъ его едва застать успѣетъ… Іосифъ Козьмичъ не настаивалъ…

Онъ проводилъ гостя до крыльца.

— Прощайте, до скораго свиданья, почтеннѣйшій другъ! говорилъ "монополистъ", усаживаясь въ свой экипажъ: — я увѣренъ, что, при вашемъ умѣ, все устроится въ лучшему по вашей фантазіи… Маринѣ Осиповнѣ мое почтеніе прошу засвидѣтельствовать, заключилъ онъ подъ звонъ бубенцевъ и грохотъ задвигавшихся колесъ…

— Я вотъ ей засвидѣтельствую! пробурчалъ господинъ

Самойленко, оставшись одинъ на крыльцѣ, - и медленными шагами поворотилъ назадъ.

Не успѣлъ онъ войти въ гостиную, какъ на порогѣ дверей, выходившихъ въ садъ, вырисовалась предъ нимъ стройная фигура Марины, вся свѣтлая на темномъ фонѣ сада…

Она увидѣла его, на мигъ остановилась въ дверяхъ и — вошла въ комнату, блѣдная и спокойная.

У Іосифа Козьмича даже губы задрожали…

— Откуда, сударыня? началъ онъ, едва сдерживаясь.

— Изъ саду, какъ видите…

Она опустилась въ кресло и сложила руки на колѣняхъ, какъ бы готовясь слушать… Лицо ея приняло выраженіе чего-то преднамѣреннаго и рѣшительнаго…

Онъ быстро прошелся по комнатѣ — и вдругъ остановился предъ ней.

— Что же вы цѣловались тамъ съ нимъ въ саду?…

Какъ отъ прикосновенія горячаго желѣза, вся вздрогнула Марина.

— Про кого это вы говорите?

— Про кого-жь, какъ не про графа вашего! злобно отрѣзалъ онъ ей въ отвѣтъ.

Она улыбнулась, — чего стоило ей эта улыбка!..

— Вы знаете, что это не можетъ быть;- къ чему же вы говорите? тихо вымолвила она, и руки ея упали снова на ея колѣни.

Господинъ Самойленко никакъ не ожидалъ этого спокойствія, — оно его еще болѣе раздражило.

— Я всего въ правѣ ожидать послѣ вашего пассажа! крикнулъ онъ на нее:- дерзости я еще могъ бы простить, — подлости никогда!..

Марина подняла на него свои потускнѣвшіе и изумленные глаза: онъ упрекалъ ее въ подлости!…

— Вы осмѣлились передать ему, захлебывался межъ тѣмъ Іосифъ Козьмичъ, — передать подслушанное… перевранное вами…

Она только плечами пожала.

Онъ наклонился въ ея креслу, сжимая кулаки…

— Ты меня, сквернавка ты эдакая, захрипѣлъ онъ, забывая уже всякую удержь, — ты меня предъ жидомъ смѣла воромъ назвать… меня, Самойленку!.. Да мало того, пшіонничать пошла, нашептывать на меня своему… чортъ васъ знаетъ, чѣмъ онъ тебѣ приходится!..

Она молчала, недвижимая какъ мраморная глыба… Только пальцы до боли стиснутыхъ ею рукъ хрустѣли въ отвѣтъ его бѣшенымъ ругательствамъ.

— Да говори же, отвѣчай! — его все сильнѣе приводила въ ярость неожиданная ея невозмутимость:- не ты развѣ отсовѣтовала графу лѣсъ продавать?..

— Я ничего не совѣтовала, все такъ же тихо промолвила она.

— Брешь ты, врешь! затопалъ онъ на нее ногами. Она вскинула на него взглядомъ.

— Солгала-ли я вамъ хотя разъ въ жизни? сказала она только.

— Такъ кто-жь его научилъ! уставился на нее Іосифъ Козьмичъ:- не святымъ же духомъ осѣнило его, чтобъ онъ съ утра на вечеръ съѣхалъ, съ хочу на не хочу?..

— Развѣ такъ трудно ему самому догадаться… что вы его обманываете? отвѣчала на это Марина.

Искры запрыгали въ зрачкахъ "потомка гетмановъ"… Онъ схватился за стулъ…

— Да какъ ты смѣешь… въ глаза… мнѣ… еще разъ… Знаешь ли ты… что я тебя могу…

Она еще разъ глянула ему въ лицо.

— Что вы можете? спросила она.

— Въ ничтожество, въ холопство обратить тебя могу! заревѣлъ онъ, — и стулъ затрещалъ подъ его сильною рукой…

— Вы можете оскорблять меня, сказала Марина, — я все снесу… добровольно… Но права надо мною вы не имѣете… вы мнѣ не отецъ!..

— Я тебѣ не отецъ? озадаченно повторилъ Іосифъ Козьмичъ:- такъ кто же я тебѣ?..

— Мужъ моей покойной матери.

— Мужъ твоей… А твой… твой отецъ кто же, по-твоему?..

— Вы знаете, избѣгая встрѣтиться съ нимъ глазами, отвѣчала она:- отецъ мой князь Анатолій Сергѣичъ Серебряный…

— Анатолій Серг… Князь Анатолій Сергѣ… Ха, ха, ха! Княжна! Сіятельная!.. Княжна! хохоталъ какъ въ истерическомъ припадкѣ Іосифъ Козьмичъ…

— Моя мать вамъ сама въ этомъ призналась, прервала его Марина, — и вы… вы простили ей… вы хорошо тогда поступили!..

— Твоя мать мнѣ призналась? повторилъ онъ, почти испуганно тараща на нее свои воспламененные круглые глаза:- да ты обезумѣла что-ли совсѣмъ?..

Она, вся блѣдная, недоумѣвающая, воззрилась на него:

— У меня доказательство есть! пробормотала она и кинулась въ свою комнату.

— Ваша рука, — не помните? быстро возвращаясь и протягивая Іосифу "Козьмичу бережно хранившійся у нея клочокъ его письма въ Марѳѣ Ѳадѣевнѣ, промолвила Марина.

Онъ вырвалъ у нея листовъ, подошелъ въ лампѣ, пробѣжалъ его… Еще злѣе забѣгали его зрачки… Безобразенъ былъ въ эту минуту Іосифъ Козьмичъ!