Марина из Алого Рога

— Я исходилъ садъ, не останавливаясь, четырнадцать разъ кругомъ, началъ онъ ex abrupto съ видимо напускною развязностію:- садъ имѣетъ въ окружности три тысячи четыреста восемьдесятъ восемь шаговъ; помноживъ это число на четырнадцать…

— Очень много выходитъ, прервалъ его разсчеты графъ, — и ты…

— J'avais besoin de cet exercice pour me calmer [22], не далъ ему кончить тотъ, — хотѣлъ получить возможность переговорить съ тобою хладнокровно, промолвилъ онъ, закуривая сигару о зажженную имъ спичку, и, пользуясь мгновеннымъ огнемъ этой спички, безпокойно глянулъ въ лицо Завалевскаго.

Графъ тотчасъ же догадался, о чемъ это нужно было Пужбольскому переговорить съ нимъ; сердце у него екнуло.

— Говори! сухо проговорилъ онъ.

— Сегодня утромъ, повиновался немедленно князь, — между двѣнадцатью и часомъ, въ томъ большомъ лѣсу, гдѣ, ты помнишь, мы такой необыкновенно огромный бѣлый грибъ нашли, я предложилъ дочери твоего управляющаго, mademoiselle Samoïlenko, сердце мое, особу и все, что соблаговолили оставить мнѣ на пропитаніе Толкачевъ, Горбачевъ, et toute la satanée kyrielle que vous savez. Я просилъ ея руки…

— Ты! невольно воскликнулъ Завалевскій!

— Я! пыхнулъ сигарою Пужбольскій, — потому что я глупъ, какъ пробка, что нынѣшнее утро и доказало мнѣ еще разъ до осязаемости.

— И она?… голосъ дрогнулъ у графа.

— Она?… Elle m'a envoyé paître [23], что мнѣ слѣдовало предвидѣть, и что я въ сущности и предвидѣлъ… и всетаки полѣзъ, потому что, какъ говоритъ Байронъ: who, alas, can love and then be wise! [24] или какъ въ русской пословицѣ: что у каждой старухи есть своя прорва…

Какъ ни мало былъ расположенъ къ веселости Завалевскій, онъ не могъ не засмѣяться.

— Vous auriez du être plus généreux! воскликнулъ не безъ горечи князь:- не годится Цезарю глумиться надъ Помпеемъ!…

— Это ты меня Цезаремъ называешь? воскликнулъ, въ свою очередь, графъ.

— Тебя!… И ты отрицать это даже права не им

23; ешь, потому тебѣ въ этомъ признались прямо, въ лицо!…

Завалевскій, не отвѣчая, склонилъ голову, словно пойманный въ преступленіи.

А пріятель его пояснилъ съ какимъ-то злорадствомъ, наслаждаясь его растеряннымъ видомъ:

— Сегодня, между семью и восемью, въ саду, за пять минутъ предъ нашимъ съ отцомъ ея возвращеніемъ сюда!

— Ты видѣлся съ нею? быстро подошелъ въ нему графъ.

— Видѣлся!

— И она тебѣ сказала?…

— Не сказала ничего, я самъ угадалъ*.. Угадать было не трудно, — elle n'avait pas figure humaine! [25]

— Боже мой, вѣдь это безуміе! вырвалось отчаянно у Завалевскаго.

— Безуміе, подтвердилъ съ ироніей князь:- и я говорилъ ей, что это безуміе, и она лучше обоихъ насъ знаетъ, что это безуміе… И поэтому мнѣ безконечно жаль ее! завизжалъ онъ внезапно на самыхъ верхнихъ нотахъ своего голоса, — потому что она прелестнѣйшее существо на свѣтѣ… et que je l'aimerai, quoiqu'elle m'aie envoyé paître, jusqu'à la fin de mes jours!…

И Пужбольскій, безсильный сдерживаться болѣе, пустилъ сигарою своею въ стѣну. Ударъ попалъ въ большую гравюру съ Рафаэлевскаго Преображенія… Треснувшее стекло слабо зазвенѣло…

— Не вели вставлять новаго! воскликнулъ онъ, вскакивая съ мѣста:- пусть это останется на вѣки у тебя памятью того дня, когда ты безжалостно оттолкнулъ восхитительное Божіе созданіе… pour l'amour de laquelle я готовъ бы былъ, кажется, me faire capucin и всю жизнь глотать деревянное масло!… Теперь bonsoir потому что весь мой запасъ хладнокровія выдохся и мнѣ опять надо четырнадцать разъ обѣжать садъ.

Онъ быстрыми шагами направился въ двери. Завалевскій кинулся за нимъ, схватилъ его за руку.

— Не до буфонствъ, Пужбольскій!… Ты мнѣ скажи, — ты ее видѣлъ, — какъ нашелъ ты ее?

— А такую я ее нашелъ, отвѣчалъ князь послѣ минутнаго молчанія, — что на первый даже взглядъ недобрымъ чѣмъ-то на меня повѣяло… On ne sait pas, que diable! Особенно теперь, когда они со своимъ "прогрессомъ" такъ устроили, что жизни человѣческой три гроша цѣна!… Я ей прямо далъ почувствовать, что она… что это… А она подняла на меня свои божественные глаза и говоритъ мнѣ: "смириться надо, не роптать…"

Подъ рѣсницами Завалевскаго набѣжали слезы. Это были его слова!… Не одну себя, всю свою гордость повергала она къ его ногамъ…

Онъ зашагалъ опять по комнатѣ въ невыразимомъ волненіи.

— Вѣдь это же невозможно, Пужбольскій, это было бы преступленіемъ… Вѣдь я чуть не тридцатью годами ея старѣе, вѣдь она мнѣ во внучки годится!… Что общаго между этою молодою жизнью и мною?