Марьина роща

Годы пятилеток все перевернули. Все могли совершать подвиги. Повседневный подвиг перестал быть редкостью и даже не назывался подвигом. Люди делали вручную то, что сейчас не без натуги делает мощный механизм, и делали основательно, надолго. Не хватало материалов, не хватало сил… Только была уверенность в правоте дела.

…К лету 1934 года Гриша Мухин, Сережа Павлов, Коля Худяков и многие их сверстники могли вписать еще одну строку в свою биографию: «Окончил среднюю школу». Это было вторым замечательным событием в их жизни. Первое произошло год назад, когда их, трех учеников школы № 604, принимали в комсомол. Все было бы чудесно, но когда председатель важно предложил: «Расскажи свою биографию», то оказалось, что рассказывать-то нечего: родился тогда-то, в школу поступил тогда-то — и все… Ну что хочешь делай, — не было в жизни событий! То есть события происходили, и события огромные, но без участия юношей.

Поскольку все были в одинаковом положении и даже изобретательный Гриша не мог придумать ничего яркого для пополнения скудной биографии, постольку на этом пункте не задерживались, задали несколько вопросов по текущей политике и признали ребят достойными вступить в ряды ВЛКСМ.

Теперь еще одна строчка прибавилась. Видимо, за ней последуют и новые.

— Так кто куда идет, ребята?

Коля Худяков застенчиво признается:

— Не решил еще. Отец требует, чтобы шел в вуз, а я знаю, как ему тяжело одному всю семью тянуть. Михаил-то ведь призван на военную службу. Надо бы мне работать, отцу помогать…

— А я решил в академию, — важно заявляет Гриша.

— Куда? — удивляются товарищи.

— Непонятно? В а-ка-де-ми-ю! Ясно?

— В Академию наук? — ехидно спрашивает кто-то.

— Нет, зачем? В Академию… генштаба.

— Ха-ха, там тебя только и ждут! Видели будущего красного генерала? — хохочут ребята.

— Будет дурака валять, — решает Сережа. — Куда комсомол направит, туда и пойдем. Я, например, еще ничего не решил.

— Вот и врешь! — торжествует Гриша. — А кто в райкоме насчет путевок в военно-морское секретаря обхаживал? Кто?

— Обхаживал! — возмущается Сережа. — Просто спрашивал…

— А тебе просто ответили: Ерема, Ерема, сиди-ка ты дома…

— Потому что еще разверстки не было…

— Так или иначе, а именно про тебя сказано: «Печально я гляжу на наше поколенье, его грядущее и смутно и темно…»

— Не темнее твоего! — сердится Сережа. — Приду вот сейчас домой, надену фартук и начну котят нянчить…

Гриша покрылся пятнами, остальные хохочут, не понимая скрытого смысла этой сцены.

— А ты злой, — невинным тоном говорит Гриша, встретив Сергея на следующий день в райкоме комсомола.

— Да, знаешь, я, собственно, не хотел, — оправдывается Сережа, — так, сорвалось, разозлил ты меня…

— Это ничего, — отвечает Гриша, — тебе злиться даже полезно, это закаляет. А меня иногда одернуть надо, — самокритично добавляет он. — Ну, как дела с военно-морским?

— Так же, как у тебя с Академией генштаба.

— Ясно. Это значит, не клюет ни тут, ни там. Сказать откровенно, хочется чего-то необыкновенного…

— Романтики?

— Допустим, романтики.

— И обязательно в академию?

— Не обязательно. Можно и на военном корабле.

Посмеялись.

— А на стройку? Мало романтики?

— Нет, почему же… только там романтика где-то глубоко спрятана. А впрочем, о чем мы спорим? Куда нужно, туда и поедем. Разве ты отказался бы ехать по любой путевке комсомола?

— Что за вопрос?!

…К осени определилась судьба сверстников. Сергей Павлов неожиданно получил путевку в летную школу. Григорий Мухин пошел учиться в химический вуз. Коле Худякову повезло. Летом сестра Вера окончила свой институт, осталась при нем, получила аспирантскую стипендию и одновременно поступила лаборантом; ее заработок вполне возместил семье то, что давал Михаил. Тем самым решился вопрос о дальнейшей учебе Коли. И все-таки он уговорил отца позволить ему лето поработать где-нибудь.

Неунывающая Анна Павловна даже всплакнула:

— Вот какие дети пошли! Нет того, чтобы отдохнуть после школы, скорее на работу стремятся!.. Успеешь еще, сын, горб-то наломать, вся жизнь у тебя впереди. Смотри, отец сколько лет работает, а я его каждый год с шумом в отпуск тащу; иначе нельзя, должен человек отдыхать, что ему положено. Отдохни, сынок, лето, побегай. Смотри, какой бледный, заморенный…

Молчит сын, свое на уме держит. Алексей Петрович усмехается.

— Не уговоришь, мать… Одеться хочет, пофорсить, может, какая девица приглянулась…

Коля не выдерживает, прорывается:

— Что вы, папаша?! Да я… Ну, коли так, я вам сознаюсь… Разве я не вижу, как вам трудно, тебе и маме? Всем нам приодеться надо. И не для форсу… Родные вы мои… Все бы сделал для вас!..

Мать заливается бурными слезами, Алексей Петрович бормочет:

— Ну, вот еще… Что придумал… Какой ты…