Марьина роща

Ушел бы старый городовой с беспокойного места, да куда пойдешь? На фабрику, в хожалые? Прижился здесь, свой домик, уважение… Хотя какое уважение? Падает уважение, с каждым днем падает…

И шевелятся подвижные ноздри замечательного носа и стараются нанюхать что-нибудь интересное, выгодное.

Война принесла много горя и в Марьину рощу. Одним из первых среди жителей рощи попал на фронт Леша, а сколько было еще взято за эти два года, а сколько пропало без вести! Да и сам район как-то изменился. Он стал теснее связан с городом. Хотя Иван Егорович несколько другого мнения:

— Верно, многие на фронт не попали. Это только сперва всех подряд гнали в окопы, потом стали разбираться. Наши ремесленники больше осели в военных мастерских, в полковых швальнях, сапожных и оружейных мастерских. За некоторых мастеров хлопотали хозяева. Кое-кто сумел добиться бумажки, что его мастерская работает на оборону, и сохранил своих работников.

Так вот поступил чемоданщик Федотов и другим дорогу показал. Достал Федотов бумажку от магазина Офицерского общества Московского округа, что работает специально на этот магазин, и стал называться оборонным предприятием. Как летние маслята, высыпали на Сущевском валу мастерские по обработке металла. Делали они для армии что угодно: пуговицы, котелки, всякую мелкую амуницию, железные коробки для противогазов. В этих мастерских укрывались от призыва военнообязанные. Некоторые здоровяки только числились там, а работали старики да подростки. Редко-редко, и то по доносу соседа, случались проверки; прикроют мастерскую, а рядом сейчас же появляется новая. Ловко орудовали! Аффинажный заводик Порошкова через министерство финансов закрепил своих мастеров, а вот зеркальный фабрикант Алешин совсем ловко вывернулся: достал бумажку, что обслуживает какую-то прожекторную роту запасными зеркалами, и тоже зачислился в оборонцы. Можно подумать, что от этого в Марьиной роще стало меньше ремесленников и больше рабочих. Ничего подобного! Хозяева зачисляли своих мастеров в рабочие только для виду, так как рабочих не прибавилось. Как была Марьина роща до войны мещанской, такой и осталась…

В ГОРОДСКОЙ ЧЕРТЕ

В голубое ясное небо над Россией, подобно стае голубей, взвилось веками выстраданное слово: «Свобода!»

В ту необычайно раннюю весну это заветное слово было у всех на устах. Его не уставали повторять с нежностью, с гордостью, с надеждой: «Свобода!»

Впервые это слово перестало быть условным идеалом, мечтой поколений, приобрело плоть и кровь, стало осязаемым, живым.

А ведь свалились только тяжелые ножные кандалы, руки еще были прочно скованы.

До Марьиной рощи всякая злоба дня доходила с задержкой, и верили ей не вдруг. Февральская революция прошла здесь позже и проще.

Марфуша хорошо запомнила день первого марта. Начался он как всегда, а перед обедом в цех пришли чужие люди и сказали:

— Бросайте работу, бабы, выходите на демонстрацию.

Работницы и внимания бы не обратили: смеются-де мужики, а тут стали выключать моторы. Останавливались «штандарты». Нет, видно, не смеются.

Вышла из конторки Александра Павловна, прожевывая печеную картошку:

— В чем дело? Почему машины остановили?

— Да вы что, бабы, в самом деле ничего не знаете? — удивились мужчины.

— А что мы знаем? Откуда нам знать? Да говорите толком!

— Революция в Петрограде! Понимаете: революция!

— Дай, я им скажу речь, Михаил Васильевич! Я им все как есть расскажу.

— Некогда, Павлуша, некогда. Нам что поручили — речи говорить? Выходи, бабы, за ворота, в город пойдем на митинг! А ну, по-военному: раз-два, левой-правой!

— Стой-ка, шустрый! А хозяин как?

— Хозяин позволяет и прогульное время оплатит.

— Тогда, что ж, девушки, пошли! Посмотрим, какая она, революция.

Выходили все-таки с оглядкой, но нет, ничего. В окне конторы сам хозяин стоял, Иван Гаврилович, и улыбался, как добрый; а седой ежик на голове и бородка торчали сердито.

Революция оказалась интересная, как праздник… Не первый год живет в Москве Марфуша, все-таки кое-что повидала, но такого ни на каком гулянье не было. Народу, народу — ужас сколько! Все радостные, смеются; незнакомые мужчины целуются, как на пасху…

Чем дальше в город, тем дома выше, а людей больше. Идут кто рядами, кто так, поют разные песни нестройно, но, видно, от души. Идут, кричат, красными флагами машут. У многих красные банты, а то просто лоскутки кумача.

Потом стали встречаться автомобили-грузовики, и в них полно вооруженных людей: солдат, студентов и так, в пиджаках. Некоторые солдаты, уставя ружья вперед, лежали на крыльях машин и так ехали. Им кричали «ура» и махали шапками.

До Воскресенской площади так и не дошли, толпа стеной валит. На углу какой-то улицы хриплый дяденька кричал про революцию и махал руками. Ему тоже кричали «ура», но не слушали, шли мимо. Только и поняла Марфуша, что царя скинули и теперь будем жить хорошо.