Марина Цветаева: беззаконная комета

Опубликованное на страницах журнала «Современные записки», стихотворение произвело ошеломляющее впечатление на эмигрантского читателя. Ходасевич назвал его одним из самых замечательных, созданных поэтом за последние годы.

Теперь, уже зная жизненные обстоятельства, в которых текст был написан, обратим внимание: название – «Тоска по родине» – не слишком-то соответствует его сути и даже чуть ли не уводит от нее. Сердцевина боли, создавшей пронзительные строки стихотворения, – явно не в ностальгии. И даже в первую очередь не в ностальгии. Она – в отчаянии безысходного одиночества, отчужденности, покинутости.

Цветаева, несомненно, помнила, что именно так – «Тоска по родине» – назван был известнейший военно-оркестровый марш времен трагической Русско-японской войны начала века.

5

В конце июля 1934 года семья разъехалась в разные стороны. Ариадна отправилась на три месяца на побережье океана с семьей немецких эмигрантов: ее пригласили на «полный кошт» за уроки французского языка. Сергея Яковлевича позвали к себе в гости друзья, жившие в горной Савойе.

А Марине Ивановне удалось найти славный домик всего в десяти верстах от Версаля, в живописном уголке Эланкур, напомнившем ей чешские пейзажи. С удовольствием она сообщала Тесковой: «Настоящая деревня – редкому дому меньше 200 лет и возле каждого – прудок с утками…» Здесь много простора, а в перелесках – масса грибов. Французы ничего в них не понимают, считают сплошь ядовитыми, и это замечательно: обеденные проблемы тем самым наполовину сняты.

Вырываясь из городской обстановки, Цветаева воскресала; с природой, с лесом, просторами, горами у нее – сокровенная связь. Среди них она распрямлялась, высвобождалась, обретала новое дыхание. Весь сонм забот, бед, огорчений, от которых в городе некуда было спрятаться, отступал – и даже исчезал, проваливался в небытие. То было ее счастливое свойство, сохраненное со времен юности. Целительный эгоизм души, жаждущей обновления, почти совсем уже задохнувшейся – и наконец-то глотающей чистый воздух свободы.

В Эланкуре мать и сын могли всласть нагуляться, не спеша наговориться и начитаться.

В пятый раз с наслаждением перечитывает Цветаева «Кристин, дочь Лавранса». В ее глазах Кристин – высший образец «женской мужественности», сочетание сердечного богатства с великой силой духа, стойкости с суровым пониманием человеческого долга. «Я там все узнаю», – писала Марина Ивановна Тесковой об этой книге.

А Мур привез с собой два огромных тома: Мишле и Тьера – о Великой французской революции. Сам их высмотрели выторговал у букиниста, отдав собранные по крохам сбережения. Ему пошел десятый год.

В один из августовских дней в Эланкур приехала на несколько дней погостить Анна Ильинична Андреева. Деятельная, энергичная, властная, вдова Леонида Андреева не просто сердечно любила Цветаеву, но и восхищалась ею как поэтом и личностью. Они сблизились еще в чешских Вшенорах, за несколько месяцев до совместного переезда в Париж. Потом дела, хлопоты, неустройства развели их в разные стороны, но дружба сохранилась, а с переездом Марины Ивановны в Кламар заново упрочилась. Теперь они жили совсем рядом и при каждом удобном случае встречались. Несмотря на постоянную занятость и обремененность большой семьей, Андреева не раз выручала свою приятельницу, перепечатывая ее стихи и прозу на пишущей машинке.

Анна Андреева

Дом, где жила семья Андреевых, имел плоскую крышу, обнесенную балюстрадой. Эксцентричная Анна Ильинична («вся из неожиданностей», писала о ней Цветаева) с разрешения хозяина устроила под открытым небом свою личную резиденцию, обзавелась картой звездного неба и в теплые летние ночи оставалась на крыше до утра, не разрешая нарушать свое уединение даже подросшим детям. Но Цветаева была здесь желанной гостьей. Каким оазисом посреди земных забот и будней были для них обеих протекавшие тут часы дружеских бесед! Вспоминались ли Марине Ивановне далекие безмятежные ночи на другой крыше – волошинского дома в Коктебеле, тоже наполненные звездами, стихами и радостью сердечного общения?..

Изредка Андреева созывала гостей и устраивала чтение Цветаевой у себя в доме (уж не на крыше ли?). В такой обстановке Марина Ивановна была раскованна и весела: понимали ее стихи или нет, ей было не столь важно, но дружелюбия, во всяком случае, здесь хватало.

Теперь, в Эланкуре, они могли наслаждаться тишиной и природой, напоминавшей и чешскую, и русскую. Счастье долгих прогулок соперничало у Цветаевой даже с радостями творчества – недаром же создала она свою «Оду пешему ходу». Счастье дороги, когда за каждым поворотом – подарок; и не просто глазу, а сердцу: дерево, ручей, облако, куст – цветущий «прямо в разверстую душу…».