— Стараюсь не хотеть того, что не могу достать.
— «А виноград-то зелен»! — он положил руки на ее плечи. — Меня достать просто. Но только вам, Марина. Для других я абсолютно несъедобен.
Поцелуй открыл новый роман Марины, головокружительный, потому что ее партнером был Поэт, которого она сразу возвеличила, поставила выше себя.
— А знаете, что я теперь непременно должна сделать? — отстранившись, не убирая рук с его плеч, она посмотрела прямо в это особенное, по-детски торжественное лицо: — Я должна подарить вам свою Москву!
Так начинался новый роман. В «Истории одного посвящения» Цветаева вспоминала «чудесные дни с февраля по июнь 1916 года, дни, когда я Мандельштаму дарила Москву». Когда 20 января Цветаева вернулась домой, Мандельштам приехал с ней. Представила гостя мужу:
— Сергей, знакомься — Осип Мандельштам. Он тебе понравится. Почти Пушкин, ну уж молодой Державин — точно. И совершенно особенный. Он поживет у нас. Я хочу подарить Осипу свою Москву.
— Приятно познакомиться, — Сергей пожал петербуржцу руку и подумал: «Надолго ли?» — Он знал стихи Мандельштама, чувствовал звенящую струну в интонации Марины, обещавшую серьезное увлечение гостем. — Чрезвычайно рад!
Сергей ожидал увидеть некоего Питерского Аполлона. Приехал милый, курчавый, застенчивый еврей, с томным взглядом из-под кукольных ресниц. Испуганный, неловкий и от того казавшийся надутым. Марина в гостя впилась со всей своей ненасытностью на новых талантливых людей. Осип прожил в Москве две недели. Уехал, прощаясь навсегда, сказав Марине с интонацией уходящего на дуэль улана:
— Меня засасывает. С этим надо как-то покончить. — И посмотрел на нее с трагической обреченностью. О, какая боль, какая скорая и мучительная разлука!
После его отъезда Цветаева написала первое обращенное к нему стихотворение — прощальное:
— Я не знала, что он вернется, — объяснила она Сергею, сообщив через несколько дней, что Осип приезжает в Москву снова. — И посвятила ему прощальные стихи. Вот. — Марина прочла Сергею пару четверостиший.
— Пронзительно… — Сергей отвернулся.
Что почувствовал он, кроме гордости за поэтическое мастерство жены, услыхав эти строки? И как не могла понять она, что даже безоглядная преданность Сергея не защищает его от боли! Такие рыдания, такой надрыв — другому! Такое восхищение — другим!
Мандельштам вернулся в Москву в том же феврале, и до самого лета потянулась череда его «приездов и отъездов, наездов и
И помчались в угаре взаимного увлечения, в пьянящих парах поэзии, в бесценном величии московских соборов эти чудесные дни с февраля по июнь 1916 года, дни, когда Цветаева «Мандельштаму дарила Москву».
Был ли между ними роман в настоящем смысле слова? Да. К тому же — совсем не тайный. И для Мандельштама эти отношения значили больше, чем для Цветаевой. «Божественный мальчик» и «прекрасный брат» в Мандельштаме были для нее важнее возлюбленного. Пылкая Марина будила в мечтательно-дремлющем философе чувственность и способность к спонтанной и необузданной любви. Но не только способность к любви, а и к стихам о любви. От стихов, написанных Марине, ведет начало любовная лирика Мандельштама. Но тон задавала она:
Моментальной фотографией запечатлена прогулка Цветаевой и Мандельштама по Москве. Балагуря на взлете радости, Марина учила его свободе чувств. Так легко и так пронзительно, оказывается, звучат эти сочиненные мимоходом «пустячки»:
Вместе с собой Цветаева дарила Мандельштаму Москву и Россию. Может быть, с нею он впервые побывал в Кремле.