Марина Цветаева. Неправильная любовь

Кабинет Вишняка оказался большим и комфортабельным. Аля записала: «Контора его — для него — весь мир. Стол, который стоит у окна с толстым стеклом и на котором разложены все издания Геликона — чужих изданий на своем столе он не терпит». Поднявшись из-за стола навстречу вошедшим, Абрам Григорьевич взял Маринину руку в две большие ладони и с жадным восторгом долго смотрел в глаза.

Аля записала: «Я увидела, что он к Марине тянется как к солнцу всем своим помятым стебельком». Рванулась навстречу новому «родству душ» и Марина. Внутри зашипело, как в бокале с шампанским, и вся она стала легкой, остроумной, искристой. Поняла: началось!

В Берлине Марина с Алей провели два с половиной месяца. Но это были бурные месяцы: круговорота дел, встреч, дружб, увлечений хватило бы и на год. На четвертый день по приезде Цветаева читала стихи — свои и Маяковского — в русском Доме искусств, пристроила в издательство свои рукописи. Правда, «Геликон» платил мало, Вишняк не зря прослыл жадиной. Но разве Марина замечала такие мелочи в своем избраннике, создавая из него кумира? Роман был в разгаре, когда пришло сообщение: Сергей приезжает в Берлин в начале июня.

Встреча после пятилетней разлуки. Вечность пролетела… Марине скоро тридцать, а Сергею 29, да и Аля отнюдь не малышка. И все же рок невстреч, накликанный Мариной, не дремал: в день приезда Сергея они почему-то опоздали на вокзал. Когда прибежали на перрон — все пассажиры уже вышли, встречающие разошлись. Марина металась вдоль поезда — тщетно! «Невстреча!» Они бросились на привокзальную площадь и почти столкнулись с ним. «Сережа уже добежал до нас, с искаженным от счастья лицом, и обнял Марину, медленно раскрывшую ему навстречу руки, словно оцепеневшие. Долго, долго, долго стояли они, намертво обнявшись, и только потом стали медленно вытирать друг другу ладонями щеки, мокрые от слез…» — вспоминает Аля. Сергей с трудом подхватил на руки дочку:

Да ты у нас Бегемотик! Вымахала — будь здоров. И красавица.

В день встречи Марина пишет:

Здравствуй! Не стрела, не камень:
Я! — Живейшая из жен:
Жизнь. Обеими руками
В твой невыспавшийся сон.

— Мой! — и о каких наградах

Рай — когда в руках, у рта:
Жизнь: распахнутая радость
Поздороваться с утра!

«Поздороваться с утра» — «распахнутая радость» — надо, чтобы об этом написал поэт, напоминая всем нам, привычно проскакивающим мимо такого простого И драгоценнейшего подарка. Сергей тонул в счастье.

Эренбурги устроили Сергею шумную, радостную встречу с шампанским и фонтанами блистательных планов. Вскоре они уехали к морю, а Цветаева и Эфрон перебрались в небольшую гостиницу, где и прожили до отъезда в Чехию. Здесь у них были две комнаты с балконом — в памяти Али он запечатлелся почти идиллической картинкой: «На «новоселье» Сережа подарил мне горшочек с розовыми бегониями, которые я по утрам щедро поливала, стараясь не орошать прохожих: с немцами шутки плохи!»

Утро в чистеньком Берлине пахнет апельсинами, шоколадками, сигарами, кофе. Балкон распахнут, пушистые листья бегоний в блестящих каплях, внизу господин ругает свою собаку.

Марина и Сергей сидят на диване перед отдернутым тюлем балкона — чистейшим и крахмальным. Дегустируют мгновение на вкус, держатся за руки. Сергею кажется — сердца бьются в унисон. Он полон надежд на будущее, радость кипит, это утро, словно начало длинного оптимистического спектакля под названием «Вечная любовь». Мелодрама, конечно, ну и ладно — надоели «социальные потрясения».

— Это невероятно! Невероятно, что мы вместе… Просто — сидим рядом… — Сергей всматривался в Маринины глаза. Они медленно наполняются слезами. — В чем дело, милая?

— Хороший, родной мой, прости меня за Ирину. Не сумела уберечь. Еле Алю выходила. Прости! Я непременно рожу тебе сына! Клянусь!

— Что ты, что ты, Мариночка! Не вини себя. Так Бог распорядился. Но он сохранил вас!

— И тебя, папочка. Мы каждую ночь с Мариной просили Николая Угодника. Без его вмешательства было бы хуже, я уверена. — Аля, склоняясь над столом, рисовала парапет балкона с цветочным горшком.

— Ты великодушен, как всегда! — Марина приникла к его груди. Сергей осушил губами слезы на ее щеках, прижал стриженый затылок к худому плечу.

— Главное: живы, встретились!

— Теперь все будет хорошо. — Маринины слова звучали с преувеличенной уверенностью, выдававшей сомнение. Зато голос Сергея звенел искренним восторгом;