Марина Цветаева. Письма 1924-1927

Мур еще не ходит, но коляску свою возит и, когда ведешь на поводе (в поводу, по-моему, только лошадей!), тянет не хуже доброго дога. Порядочно своеволен, плачусь спичками, которые он постоянно выхватывает и рассеивает. Когда ходит (на поясе), неотторжим от дверных задвижек, шкафных защелок, вообще всего, что торчит и вертится. Песок ест, но тотчас же выплевывает. Больше всего любит крик осла. К морю вполне равнодушен, не смотрит. Алю зовет Ама, причем первое А тянет с минуту, застывая с открытым ртом.

_____

Аля в восторге от Олиных красок, читает Ваши журналы и выпрашивает у меня какого-то Циркового Орфели́на ^{182} (!!!) [874]. Поражает всех своим ростом и весом. Моется только раз в день перед сном, очень на́спех. Утром — ПЕРЕСТАЛА.

_____

Гоните, выпроваживайте, снаряжайте и провожайте Сережу. К чертям С<ув>чинского! Хорошо ему, пяти или сколько-пудовому! Серьезно, Володя, очень прошу! С<ув>чинский в Бельгии может просидеть две недели. С<ережа> должен быть здесь не позже субботы, иначе — пригрозите! — буду слать две телеграммы в день и в лоск проживусь. У С<ережи> уже не совесть, а мания.

_____

Поцелуйте Адю, если меня еще не забыла. Я ее очень люблю, как редко кого. Поправилась ли она? Загорела ли? Очень хочу осенью в Hyères [875] — на настоящий юг, к Средиземному морю моего детства. В Париже не хочу жить ни за что [876].

Сердечный привет. Буду рада, если напишете. Огромное спасибо за бумагу и конверты.

МЦ.

P.S. Передайте С<ереже> — сегодня забыла написать — что здесь свежий ТОНН (рыба) — 5 фр<анков> кило. Сегодня ели. Съели целое кило. И Мур ел.

_____

Если Наташа тоже в Париже, сердечный привет.

<Приписка на полях:>

Очень рада, что будете писать о Поэме горы [877].

Впервые — ВРХД. 1974. № 114. С. 208–210 (публ. В.Б. Сосинского). СС-7. С. 80–81. Печ. по СС-7.

58-26. З.Н. Гиппиус

<Май 1926 г.> [878]

Многоуважаемая Зинаида Николаевна,

[Непременно послала бы Вам это письмо pneu ^{183}, если бы не какая-то вульгарность дешевого жеста и имени, легковесности жеста и имени. (Не люблю упрощенных (техникой) вещей, — устраненных ею трудностей <.)> «Pneu» в важных случаях не посылают, только в спешных. Телеграф — да, pneu — нет. Не люблю <спешного, спелого?> превозможения естественных трудностей, — времени и пространства. А спешка моя — оттого, что Ваше письмо целых две недели пролежало в редакции.]

Во-первых и в срочных: Ваше письмо, отосланное 20-го, я получила только сегодня, 2-го — 2 недели пролежало в редакции. Непременно ответила бы Вам pneu. Не ответила pneu из-за вульгарности наименования и дешевого жеста. Есть вещи — которые нельзя совершать по телефону. Pneu — это тот же письменный телефон, бытовое подспорье, не более. Не люблю, вообще, превозможения [над этим словом: устранения] естественных трудностей техническим (противоестественным) путем, — ни <подъемника>, ни лежащей лестницы, ни <нрзб.> в этом смысле я не цивилизована и косна.

Так, сбросив с себя основную тяжесть — подозрение в невоспитанности (я — глубоко воспитана), приступаю к ответу.

В Вашем письме (статья — повод, и — прекрасный повод) я вычитала две вещи, ради которых оно и написано: суд [над моей душой] и [Вашу] нелюбовь [ко мне]. В Вашем письме я вычитала два вопроса: (Умный судья начинает с вопросом, а нелюбящий тоже вопросом: почему не люблю?) Ответом своим я вскрою не свое, а Ваше сердце. Отвечаю на полную чистоту.

[Вы меня жалеете] Жалость. Это мне редко приходилось слышать. [Меня ни в Советской России] Для того, чтобы тебя жалели, нужно себя жалеть самому. — Аксиома. — А если я чего-нибудь жалела в себе, то — своей головы, вот уже 8 лет задуренной бытом: мытьем посуды, стиркой, людьми, всей бытовой нищетой — вовсе не переносимой, просто: отсутствие письменного стола, хоть часа подаренного. Ни рук для черновой работы, ни ног на чужие этажи, ни — самое главное! Живой души своей я никогда не жалела, и не берегла. Предоставляла (из высокомерия) это — другим, и почти всегда срывалось.