Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Аля пишет и вяжет — множество заказов, чудная вязка.

Я шью Муру пижамные штаны, в которые свободно влезаю сама. Думаю домой между 1-м и 15-м Октября. А Вы — когда и куда?

Целую Вас, надеюсь, что Ваш «зноб» прошел. Еще раз, большое спасибо

                             МЦ

Да! Главное. Был Д<митрий> П<етрович> — на два дня — подымался в наш С<ен->Лоран, мычал, молчал. Хмур, неисповедим. Разговорить невозможно. Должно быть — плохи дела. О С<увчин>ских ни слова. Ворчал, что Вы уехали, не дав адреса. Отсюда — в Гренобль к сестре [1104]. Дальнейших планов никаких.

С<ергей> Я<ковлевич> не толстеет, но чувствует себя хорошо, д<окто>р находит, что ему лучше (легкие), но до полного выздоровления еще далеко. Написал две вещи (проза) — очень хорошие.

Вот, пока, и все новости.

_____

Напишите, Саломея, как Вы восприняли конец Маяковского? В связи ли, по-Вашему, с той барышней, которой увлекался в последний приезд? Правда ли, что она вышла замуж? [1105]

И — помимо: какое чувство у Вас от этой смерти, Вы его наверное знали.

Посылаю заказным, думая, что так вернее пересылать. Куда-то заложила письмо с адресом.

Впервые — СС- 7. С. 131–132. Печ. по СС-7.

36-30. А.А. Тесковой

St-Pierre de Rumilly (Haute Savoie).

Château d’Arcine.

— мне —

Это Сережин адр<ес>, но у нас своего нету.

<20 сентября 1930> [1106]

Дорогая Анна Антоновна!

Наконец Вам пишу. Лето прошло как сон, — в работе всегда так, а работы — впрочем Вы сами знаете — сколько. Живем даже не в деревне, а над деревней, под самой горой, без хозяев, в маленьком chalet [1107] с огромным двором — сараи, сеновалы, мельница, все старое, наполовину отслужившее. Нашему домику сто лет ровно.

С<ергей> Я<ковлевич> за три километра, в настоящем замке XV века, в котором ныне русский пансион. Он там уже 8 месяцев, — платит Кр<асный> Крест. Видимся почти ежедневно, то мы к нему, то он к нам. Раз в неделю ходим — Аля, Мур и я — в соседний городок La Roche на рынок, закупаем на целую неделю. В деревне ни овощей, ни мяса нет.

Природа здесь очень живописная, но Чехию люблю несравненно больше. Леса сырые, не тропинки, а ручьи, не дороги — потоки. Слишком много воды, и не только из-за дождливого лета: близость снеговых гор. Лес неприветливый, мрачный, вроде тайги, — весь в плюще и в ежевике, не продерешься. А под ногами — вода. Прогулки только дальние, на целый день, ближних, как в Чехии, нет, т. е. одна: в тот же La Roche, шоссе — слава Богу почти без автомобилей.

Но народ чудный: вежливый, радушный, честный, добрый — как во времена Руссо. Он в этих местах провел всю молодость [1108].

Аля много ездила: в Chamonix, в Annecy, теперь ее собираются контрабандой, т. е. без визы, провезти в Женеву, к<отор>ая всего в 50-ти километрах от С<ен->Пьера. Я за все лето ни одной горной прогулки не сделала, все оставалась с Муром и горы видела только снизу. Мур отличный ходок, делает сразу по 12 километров, не устает никогда. Теперь ему 5½ лет. А Але третьего дня исполнилось 17 л<ет>. Бежит — время? Вы Алю помните девяти и даже восьмилетней.

За лето кончила перевод на франц<узский> (стихами) своего Мо́лодца, к к<оторо>му Гончарова давно уже закончила иллюстрации, и написала ряд стихов к Маяковскому — думаю отдать в Волю России [1109].

Простите за этот отчет вместо письма, но совсем нет времени, видите по почерку. Сейчас, напр<имер>, нужно бежать в местную Fromagerie [1110] (2 кил<ометра>) за молоком, а обратно идти в полной темноте, спотыкаясь о щебень.

Но все-таки Савойей я довольна: тишина.

Целую Вас нежно, если скоро отзоветесь — застанете нас еще здесь, а недели через три пишите уже на Медон — обычное 2, Avenue Jeanne d’Arc, Meudon (S. et O.)

Пишите про свое лето, общее здоровье, планы, работу. И — что меня еще любите.

                             М.Ц.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 83–84 (с купюрами). СС-6. С. 387. Печ. по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 131–132 (с уточнением датировки по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 168–169).

37-30. С.Н. Андрониковой-Гальперн

St-Pierre-de-Rumilly (Hte Savoie)

Château d’Arcine — мне

20-го сент<ября> 1930 г.

Дорогая Саломея! Опять надоедаю Вам просьбой об иждивении (сентябрьском). (Перечла и подумала: а не похоже ли мое «надоедаю» на — помните? — письмо Ремизова к А<лександру> Я<ковлевичу> [1111] — «Зная Ваше доброе сердце»…?!)