Читаем Марина Цветаева. Письма. 1928-1932 полностью

Сигрид Унсет. Sigrid Unsed: Der Kranz — Die Frau — Das Kreuz [1569]. И вот — внезапное озарение: кто же мне подарит эти книги как не Вы, которая их — почти что писали и совсем жили?! Не все. Вторую часть: die Frau. Первую мне, я почти уверена, подарит один здешний молодой поэт [1570], к<отор>ый был в VII кл<ассе> Тшебовской гимн<азии>, когда Аля поступила в 1 кл<асс>. Еще совсем не поэт: только начинает учиться рифмовать, но — благородное сердце, без чего поэта — нет. У нас с ним общая любовь — Рильке, с той разницей, что его любимая вещь — Cornet [1571], т. е. его собственный юношеский возраст. До всего Р<ильке> ему остается расти всю жизнь, а м<ожет> б<ыть> и несколько. — Вот на этого рильковского читателя (горячо любит мои стихи [1572]) у меня и надежда, что подарит 1 ч<асть> der Kranz. Хочу непременно по-немецки, на франц<узском> эта вещь просто не мыслится. Читала я трилогию два года с лишним назад, жила ее. А просила подарить уже два раза — и оба раза безнадежно: первый человек просто не отозвался, второй пообещал — и всё. Знаю, что все три тома продаются отдельно, глазами видела здесь, в немецком магаз<ине>, и естественно не могла купить. Мы в полной нищете, за кв<артиру> не плачено (послали из 1300 фр<анков> — 700 фр<анков>, пока, хозяйка вернула обратно, желая сразу всё, естественно начали тратить, ибо жить не на что, чехи не пишут и не шлют, литер<атурный> отдел В<оли> России кончился, печататься негде, С<ергей> Я<ковлевич> без работы, ищет, обещают ах!). Но вот потому-то, из-за того-то и хочу трилогию, чтобы рядом с этой жизнью шла другая жизнь: моя!

О Kristin Laurinstochter мечтаю третий год, сейчас эта мечта дошла до тоски [1573]. Половину бы своих книг (у меня есть очень хорошие!) за нее отдала.

_____

21-го был мой доклад «Поэт и Время». В зале ни одного свободного места, слушатели очень расположенные, хоть говорила я резкие правды. Характерно, что из всех приглашенных [1574] для обмена мнений людей старшего поколения, всех представителей времени (философов или возле) пришел только шахматист и литер<атурный> критик Зноско-Боровский [1575]. Ни одного философа, ни одного критика. Только поэты. Трогательно выступал (из публики) старичок Сергей Яблоновский [1576] (лет за семьдесят), увидевший во мне (и в моем докладе) — свет — правдивость — бесстрашие (его слова). Очень горяч был молодой поэт А<лексей> Эйснер [1577]. В четверг иду на его доклад в Кочевье «Генеральная линия современной литературы» [1578]. Он молод и trägt seine Jugend hoch [1579].

— Заработок 450 фр<анков>, за зал — 100 фр<анков>, итого 350 фр<анков> — 100 фр<анков> налог, 100 фр<анков> газ, остальное по лавкам. А я-то мечтала о хотя бы одном томе Sigrid!

Муру 1-го — 7 лет. Разговор. С<ережа> — мне: «Странные это стихи «Трусоват был Ваня бедный» [1580], совсем не в пушкинском»… Мур: — «Стиле». Я: — Что такое стиль? — Мур: — Качество. — Я: — А что такое качество? — Мур: — «Крепкий — слабый, твердый — мягкий. Такое». Наряду с этим вполне ребенок, обожает книжки с картинками, игрушки и т. д. Аля продолжает идти первой в школе.

Сейчас пойдем с Муром опускать это письмо. Обнимаю от всей души и любви.

                             М.Ц.


Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 98–99 (с купюрой). СС-6. С. 399–401. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 159–162.

7-32. С.Н. Андрониковой-Гальперн

               Дорогая Саломея!

Страшно жаль, но Муру второй день нездоровится — надеялась, что нынче пройдет — не прошло, и быть с ним нынче у Вас никак не можем.

Тут же назначьте мне день (час тот же) в начале следующей недели, я очень Вас люблю и очень хочу Вас видеть.

Не сердитесь!

Без вины виноватая

                             М.Ц

10-го [9-го — зачеркнуто] февр<аля> среда. <1932 г.> [1581]


Впервые — Русская газета. С. 12 (без указания даты). Печ. по хранящейся в архиве составителя копии.

8-32. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Медон, 22-го февраля 1932 г.

2, Av Jeanne d'Arc


               Милая Саломея,

(Помните: Шаломея — от: шалая).

Вы меня совсем забыли, никогда не зовете в гости и я даже немножко обижена (что без меня так окончательно-хорошо обходятся). Хотя знаю, что Вы служите, а может быть и хвораете.

Поэтому не зовите меня скоро, но когда-нибудь все-таки позовите.

_____

Дела наши гиблые, гиблейшие… 1-го апреля переезд — мы уже отказались, ибо вытянуть не можем — пока неизвестно куда. Жалею лес, которым утешалась.

Обнимаю Вас и жду весточки, спасибо за Алю, что вы думаете о ее хронических лошадях?

Сердечный привет от всех, Мура включая, Вы единственное женское существо, про которое он говорит: ничего себе (высшая хвала!).

                             МЦ.


Перейти на страницу:

Все книги серии Цветаева, Марина. Письма

Похожие книги

Письма
Письма

В этой книге собраны письма Оскара Уайльда: первое из них написано тринадцатилетним ребенком и адресовано маме, последнее — бесконечно больным человеком; через десять дней Уайльда не стало. Между этим письмами — его жизнь, рассказанная им безупречно изысканно и абсолютно безыскусно, рисуясь и исповедуясь, любя и ненавидя, восхищаясь и ниспровергая.Ровно сто лет отделяет нас сегодня от года, когда была написана «Тюремная исповедь» О. Уайльда, его знаменитое «De Profundis» — без сомнения, самое грандиозное, самое пронзительное, самое беспощадное и самое откровенное его произведение.Произведение, где он является одновременно и автором, и главным героем, — своего рода «Портрет Оскара Уайльда», написанный им самим. Однако, в действительности «De Profundis» было всего лишь письмом, адресованным Уайльдом своему злому гению, лорду Альфреду Дугласу. Точнее — одним из множества писем, написанных Уайльдом за свою не слишком долгую, поначалу блистательную, а потом страдальческую жизнь.Впервые на русском языке.

Оскар Уайлд , Оскар Уайльд

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное
О том, что видел: Воспоминания. Письма
О том, что видел: Воспоминания. Письма

Николай Корнеевич Чуковский (1904–1965) известен прежде всего как автор остросюжетных повестей об отважных мореплавателях, составивших книгу «Водители фрегатов», и романа о блокадном Ленинграде — «Балтийское небо». Но не менее интересны его воспоминания, вошедшие в данную книгу. Судьба свела писателя с такими выдающимися представителями отечественной культуры, как А. Блок, Н. Гумилев, Н. Заболоцкий, О. Мандельштам, Ю. Тынянов, Е. Шварц. Будучи еще очень юным, почти мальчиком, он носил любовные записки от В. Ходасевича к Н. Берберовой. Обо всем увиденном с удивительным мастерством и чрезвычайной доброжелательностью Чуковский написал в своих мемуарах. Немало страниц «младший брат» посвятил своим старшим друзьям — «Серапионовым братьям» — И. Груздеву, М. Зощенко, В. Иванову, В. Каверину, Л. Лунцу, Н. Никитину, В. Познеру, Е. Полонской, М. Слонимскому, Н. Тихонову, К. Федину. Особая новелла — о литературном салоне Наппельбаумов. Квартиру известного фотографа, где хозяйничали сестры Ида и Фредерика, посещали Г. Адамович, М. Кузмин, И. Одоевцева и многие другие. Вторую часть книги составляет переписка с отцом, знаменитым Корнеем Чуковским. Письма, известные до сих пор лишь в меньшей своей части, впервые публикуются полностью. Они охватывают временной промежуток в четыре с лишним десятилетия — с 1921 по 1965 год.

Корней Иванович Чуковский , Николай Корнеевич Чуковский

Биографии и Мемуары / Проза / Эпистолярная проза / Документальное