Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Как я счастлива, что Вы наконец вернулись. У меня такое странное чувство к Вам — несказа́нное в жизни — может быть когда-нибудь в стихах — такое щемящее чувство… что я счастлива, что я не на десять лет моложе: когда я еще пыталась такие чувства — все же — как-то — осуществить. (Сколько было бы лишней муки!)

— Ладно. —

_____

Вечер прошел очень хорошо, увлеченно и увлекательно. Читала, Саломея, 2 ч<аса> 45 м<инут> с крохотным перерывом — дух перевести! — до самого закрытия зала: два раза отчаявшийся швейцар присылал записки, что потушит свет. Кончили в полночь. Зал — весь читательский: ни одного писателя (св<олочи>, нет, ст<арики>, именно дохлые ст<арики>, я не из-за себя ругаюсь, из-за Макса). Но можно сказать, что мой скромный зал вчера был сплошной и один очаг любви [1617].

(Отрывки Вам с удовольствием почитаю при встрече, все — щемяще-веселые!)

Обнимаю Вас и совсем не знаю, как опять влезу в благонадежное русло нашего с вами приятельства.

                             Марина

<Приписки на полях:>

Самое сердечное спасибо за билеты и за то, что не говорите ка́к было трудно вручить.

Саломея! А у нас с вами общий приятель [1618]: кавказец, с лица родной дедушка Мура. Угадайте!

Впервые — СС-7. С. 154. Печ. по СС-7.

22-32. А.А. Тесковой

Clamart (Seine)

101, Rue Condorcet

16-го Окт<ября> 1932 г.

               Дорогая Анна Антоновна,

Писала Вам — Мур и я — последние, и долго и тщетно ждали ответа. Адр<ес> был 17, Grégrová, а теперь Катерина Николаевна [1619] говорит, что 1080? Ради Бога, сразу пришлите мне открытку с точным адресом. Нет бо́льшей обиды, чем недошедшее письмо.

Пишу Вам в первый же свободный день — за плечами месяц усиленной, пожалуй даже — сверх сил — работы, а именно: галопом, спины не разгибая, писала воспоминания о поэте М<аксе> Волошине [1620], моем и всех нас большом и давнем друге, умершем в России 11-го августа. Писала, как всегда, одна против всех, к счастью, на этот раз, только против всей эмигрантской прессы, не могшей простить М<аксу> Волошину его отсутствие ненависти к Сов<етской> России, от которой (России) он же первый жестоко страдал, ибо не уехал.

К<атерина> Н<иколаевна> Вам расскажет о чтении. Так как надежды на печатание — ни здесь, ни в Сов<етской> России — нет, а писала я о М<аксе> В<олошине> для того, чтобы знали, мне пришлось читать почти целиком всю рукопись, т. е. 2 ч<аса> 45 м<инут> подряд, с перерывом на 10 мин<ут>. Читала до самого закрытия зала. Зал (слушатели) был чудный (большинство женщины), слушали, несмотря на усталость — свою и мою — лучше нельзя.

М<аксу> Волошину я обязана первым самосознанием себя как поэта и целым рядом блаженных лет (от лето) в его прекрасном суровом Коктебеле (близ Феодосии). — И сто́льким еще! —

_____

О своей жизни. Тяжело. Семейные глубокие нелады. Аля и Мур, живущие в одной комнате, друг друга не выносят. Вечные ссоры и даже скандалы, где как всегда оба виноваты и правы. С<ергей> Я<ковлевич> совсем ушел в Сов<етскую> Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только то́, что хочет.

Аля больна: нарыв от малокровия, совсем худая и сквозная. У меня нервы в отчаянном состоянии: чуть что́ — слезы градом и комок в горле. Всё это от нужды, т. е. тесноты, в к<отор>ой приходится жить. Вечно на глазах, никогда — одна. Утешаюсь только, когда пишу — или, случайно, чудом, оказываюсь одна на улице — хотя бы на пять минут. Тогда всё проходит. Если я больна — то только от совместности.

_____

Но — мерещащееся улучшение. Помните, я писала Вам о Е<лене>А<лександровне> Извольской, к<отор>ая уехала в Японию замуж? Не прожив год с мужем, разошлась и вернулась. Но — пустое место тоски, жить дома, со старой матерью и еще старшим дядей (вместе 160 лет!) — как прежде — не может, они всё еще ее (40 лет) считают за девочку. Мечтает хотя бы отчасти жить с нами, т. е. снять у нас комнату, где бы она проводила 2 дня в неделю. Для этого нам нужно переехать в бо́льшую квартиру, с отдельной комнатой для нее. Но ни в Кламаре ни в Медоне нельзя — родные обидятся, нужно хотя бы другое имя, чтобы выглядело, что она едет куда-то в деревню, а не сбегает от своих. (В таких вещах — всё психология!)

Завтра едем с ней в один городочек неподалеку — смотреть. Мечтаю об отдельном домике с садом, устала от улиц и от людских глаз. Не знаю, удастся ли. Все хорошее — дорого. От квартиры мы уже отказались и 15-го января должны переехать. Пожелайте удачи! Сад важен и для лета, мы очень страдали от городской квартиры, и с лесом в получасе ходьбы. А выехать куда-нибудь в зелень навряд-ли удастся.

_____

Лето было ужасное. Но об этом лучше не писать. М<ожет> б<ыть> лучше, что то письмо пропало.

_____