Марина Цветаева. Письма. 1928-1932

Когда увидимся? Почему люди, которым нужно быть вместе, должны быть врозь? Я бы все свои свободные вечера (не так много!) проводила бы с Вами. Мне общество не нужно, мне нужен человек, и из всех людей — больше всего Вы. Я глубоко завидую Катерине Николаевне. Мне с Вами тихо, Вы понимаете, что́ это значит? Как в большом поле — какие есть только в России. Та́к тихо, что не было бы шумно (с Вами) даже на парижских «Grands boulevards»-ax [1621], к<отор>ые все, неизвестно почему — так любят. Нет, известно почему: за шум. За то, что — «себя не слыхать».

_____

Иногда вижу М<арка> Л<ьвовича>. Недавно с ним спорила. Он танец ставит на одну высоту со словом. «Бог — или истина — или красота — или добро» — когда человек так говорит, я знаю одно: что ему глубо́ко всё равно. Что он, даже, по существу ни одного называемого не ощущает. Так этот «Бог или красота или добро», по его мнению, равно́ проявляется в балерине и в пророке. На что я ему ответила, что можно любить балет больше Священного Писания, но что оправдать этого (уравнять их) — нельзя. Либо признать равенство души и тела, чего не призна́ю никогда. Еще пример: 82-л<етний> Гёте — Второй Фауст, а 80-летний танцор?? Не о бестелесных же танцах он говорит, не о хороводах же душ, а о — живом танце, т. е. тел. Всякий поэт хочет (удачно или неудачно) сказать свою душу, а из танцоров — один на миллион. Танцор хочет сказать свое тело: силу, легкость, грацию. Это через него хочет сказаться. Апогей тела, и в лучшем случае переборотый закон земного тяготения: но — силой ног (таких-то мускулов) лечу, не силой духа. Согласны? Ответьте непременно.

Утверждения М<арка> Л<ьвовича> — конечно, общее место, каждый эстет и под-эстет так говорит. Просто: ему одинаково (а м<ожет> б<ыть> и больше приятно) смотреть на балерину, как читать стихи. Приятнее смотреть, чем думать. Как большинству. (Хлеба и зрелищ.) Смотреть есть не-думать. — Пусть! Но зачем же пытаться оправдать это разумом! Слово — разум, танец — инстинкт. Ели жертвенное мясо, а потом танцевали, не знали что́ сказать — и потому танцевали [1622]. Козлы тоже танцуют. И журавли, кажется. (И очень хорошо делают!) И ребенок скачет раньше, чем говорит. Танец — потребность тела. Слово — души [1623].

Из всего этого М<арк> Л<ьвович> вывел, что я «просто ничего не понимаю в танце», который, кстати, сравнивается с архитектурой (NB! Реймсский собор [1624]). Такие вещи меня больше задевают, чем мои личные (бытовые и людские) неудачи и беды. Здесь мое задето. И только из-за таких вещей могу не-спать.

(Страшно хотелось бы устроить об этом диспут, но всем все — так всё-равно!)

_____

Очень хочется Вам что-нибудь послать, дорогая и навсегда любимая Анна Антоновна. Нынче буду перерывать свои «сокровища», не взыщите, если подарок и на сотую долю не отразит моей Вам преданности и, даже, приверженности. Просто хочется — что-нибудь живое, хоть когда-нибудь — не конверт!

Мур пишет сам. Он очень большой, похудел, но сильный. Уже читает — сам — Тараса Бульбу, по собственному желанию и выбору. Пишет на двух языках, для семилетнего прилично и грамотно. Читает по франц<узски> свободно, сам научился. Со мной — чудесен. Но ум опережает сердце, я бы предпочла либо равномерность, либо обратное. Добр как все дети, т. е. в свой час, совсем не всегда. А умен — непрерывно. Мой доклад прослушал весь целиком, хотя я дала ему франц<узскую> детскую книгу с картинками, чтобы он развлекался. — И не заглянул.

Теперь, дорогая Анна Антоновна, жду Вашего большого письма. Спросите на всякий случай на почте: 17 Grégrova, отослано с месяц назад, м<ожет> б<ыть> полтора. Писал и Мур.

Обнимаю Вас от всей души.

                             М.Ц.

P.S. Только что узнаю, что Извольская после месячных совместных планов — раздумала жить вместе. Есть такая басня Крылова:

Нам страшно вместе быть с тобой.
И вот — скажу тебе не для досады:
Твоих мы песен слушать рады, —
Да только ты от нас подальше пой!

 [1625]

_____

Колечко — с кусочком крыла тропической бабочки.

Милая А<нна> А<нтоновна>, если не трудно — присылайте нам те 20 фр<анков> прямо, а то Карсавины собираются уезжать [1626], — и все равно: Вы одна присылаете. Сердечное спасибо!

                             МЦ.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969 (с купюрами). С. 101–103. СС-6. С. 402–404. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008, С. 165–169.

23-32. Б.Л. Пастернаку

<Конец октября 1932 г.>

               Милый Борис,

я все горюю о Максе [1627]. Не носом в подушку, а — если хочешь — носом в тетрадь, п<отому> ч<то> от тех слез по крайней мере хоть что-нибудь остается.

Словом: 20-летие дружбы. Словом: большая тетрадь Живое о живом и ряд стихов [1628], конца которому ——