Марина Цветаева. Письма 1933-1936

Стр<аница> IX — стр<аница> X. — Если Октябрь для Вас символ мятежа, больше — стихии — очень хорошо, что поместили меня внутрь (как внутрь — пожара!). Спасибо, что не причислили меня к «детям буржуазии» — футуристам. «Пользоваться» и «наслаждаться» чем бы то ни было — до жизни включительно — всегда было моим обратным полюсом.

Стр<аница> XI (оборот) Очень хорошо о Пастернаке (ЛЕГКО ВЗДОХНУТЬ). И ОЧЕНЬ ПЛОХО (не сердитесь!) обо мне: КОЛЬЕ, ХИТОН да это же — маскарад! Кстати, ни «колье», ни «хитона» у меня в стихах (да и в прозе) НЕ найдете. Вы просто употребили НЕ ТЕ слова (не знаю поскольку Вы к ним чутки). «Колье» — да еще в русской транскрипции — символ роскоши, вещь, которой я — кроме как в природе, т. е. в контексте деревьев, ручьев и т. д. — того изобилия ОТРОДЯСЬ брезгую. А хитон оставим Вячеславу[110]: прекрасному ложно-классику.

XIII (низ) — ВЕСКОЕ ВОЗРАЖЕНИЕ. Ученику НЕ МАЛО Учителя. МАЛО ТОЛЬКО КОГДА ВЗАИМНО И НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ. Ученик не на земле. Ученик не на земле, а на горе. А гора не на земле, а на небе. (NB! Не только эта, — всякая гора. Верх земли, т е. низ неба. Гора — в небе.) Ученик — отдача без отдачи, т. е. полнота отдачи[111].

Тезею не мало Ариадны, ему — мало земной любви, над которой он знает большее, которой он сам больше — раз может ее перешагнуть Тезей не через спящую Ариадну шагает, а через земную лежачую — любовь, лежачего себя. — Ваше наблюдение о МАЛОСТИ — верно, но не те примеры, не тот упор. Еще — не женщина «соблазняется» лавролобым, а лавролобый оспаривает и отстаивает ее у земного. Это — разное. И, если хотите, только лавролобый-то ей и ведом, только в нем-то она и уверена, все земные — призраки[112].

Стр<аница> XIII (оборот). «Третий» Вами не так понято. Говорю здесь о ПОМЕХЕ САМОЙ ЖИЗНИ. Говорю о том, что между, а не о том, что над. Над есть желательный исход. Вакх, Лавролобый и Сонмы — есть исход и выход. В «Наяде» я о ПОМЕХЕ говорю, которая есть — жизнь и исчезнет вместе с нею. Я говорю о третьем с маленькой буквы, о предмете, о быте — хотя бы этот быт — был мыс: между оком и горизонтом[113].

Не надо «в принципе согласны». Найдите лучше.

Очень хорошо: как бы перерастает самоё себя. Только не «как бы», просто — перерастает.

XIV — Самовлюбленность — плохое слово, ибо сродни самодовольству. Лучше: влюбленность в самого себя.

Ваше определение ВРАЖДЫ мне абсолютно-чуждо. Вражда — прежде всего избыток сил. НИКОГДА НЕ НЕДОХВАТ. ВСЕГДА — РАСТРАТА. (Я недавно об этом много думала и писала.)

XIV — Чему же «предшествует» Одиночество?[114] Не есть ли оно — итог, последняя колыбель всех рек?

XIV (оборот) Очень хорошо: страсть сама страдает. Вакхический рай хорошо. Знаете ли Вы моего «Мо*лодца»?

До мой:
В огнь синь.[115]

О спартанском небе тоже хорошо. Вообще, эти Ваши исходы хороши[116]. И хороша иерархия: Вакхический рай — Спартанский утес — Рильке. Стоило бы эти главы разработать внимательно.

XVI — Хорошо сопоставление последнего рыцаря Блока и единоличного бойца (Вы этого не говорите, но это напрашивается) — меня.

Но конец стр<аницы>, голубчик, ужасен (Не сердитесь!)

«Ц<ветае>ва влюблена в великолепие форм старого мира, в мрамор и позолоту» — ГДЕ ВЫ ЭТО ВЫЧИТАЛИ?? Мрамор, если хотите, люблю (СЛОВО люблю достоверно) — но не больше булыжника старой Сухаревки, вообще люблю камень, твердое, но вовсе не как символ дворянской эпохи. Или даже римской. Мрамор старше дворян! Мрамор старше времен. Мрамор — либо само время, либо (где-нибудь на Урале) — та достоверная радость твердости, на которую наступаешь. Либо — вечность, либо — природа. И меньше всего — Николай I. Не делайте меня Мандельштамом: я ПРОЩЕ и СТАРШЕ, и этим — МОЛОЖЕ.

А уж «позолота»… Золота физически не переношу, даже у меня осень, вопреки зримости:

Березовое серебро

,Ручьи живые![117]

Хуже золота для меня только платина.

Золото — жир буржуазии, платина — ее смертный налет. Я о золоте много и враждебно писала. Разве что — золото Рейна! (Меня, вообще, ищите — там.)

Амврозия, пудра, рококо — мой друг, какие ЭРЗАТЦЫ! (Sic! — Сост.) Какие третьичности! Даже звук слов ненавижу (кроме амврозии, к<отор>ая в каком-нибудь контексте еще может сойти, хотя и то нет: пища богов: non-sens, довольно с нас пищи людей!).

Не верю в форму (и об этом много писала), никогда ее не встречала, кроме как в виде разбитой скорлупы или три дня* лежащего покойника. Если мои стихи о том мире сильны, но только потому что я ни секунды не ощутила его «формой», всегда живым, жизнью — будь то XVII[118] в<ек> или 17 год (до = 17 год!).

_____

«Драгоценные вина» относятся к 1913 г.[119] Формула — наперед — всей моей писательской (и человеческой) судьбы. Я всё знала — отродясь.

NB! Я никогда не была в русле культуры. Ищите меня дальше и раньше.