Марина Цветаева. Письма 1937-1941

— Но (говорю их языком) подите-ка покажите почки и печень. А они все-таки — есть, и никто своих почек глазами не видел.

Кроме того: что-то болит: не зуб, не голова, не живот, не — не — не —

— а — болит.

Это и есть — душа.

_____

Мозг слишком умный: он знает, что не́ от чего грустить.

_____

Чем люди пишут стихи и чем их понимают? (Довод в пользу души/)

_____

Журавль и синица.

Нет, ложь, ложь и глупость: что́ делать с синицей и вообще — с птицей в руках?

Есть вещи, к<отор>ые нехороши в руках, хороши — в воздухе.

Журавль, например.

_____

Не стесняйтесь в лавках говорить: — Это для меня дорого. Кого ты этим обкрадываешь?

Ведь не ты ничего не сто́ишь, она — слишком дорого сто́ит

(или)

Ведь не тебя нет: у тебя ничего нет.

(NB! По-мо́ему, должен стесняться — лавочник).

_____

Милое дитя! Если ты — девочка, тебе с моей науки не поздоровится. (Как не поздоровилось — мне).

Да если и мальчик — не поздоровится. Девочку, так поступающую, «никто» не будет любить. (Женщин любят — за слабости — и погрешности — и пороки). Мальчик — займет последнее место в жизни (и в очереди!).

Но есть места — над жизнью, и есть любовь — ангелов.

Впервые — Новый мир. 1969. № 4. С. 210–211 (публ. А.С. Эфрон по тексту рукописной тетради Цветаевой, с купюрами). СС-7. С. 646–647. Печ. по НСТ с исправлениями и восстановлением купюр. С. 546–548.

1938

1-38. А.А. Тесковой

Vanves (Seine)

65, Rue JB Potin

3-го января 1938 г., понедельник

С Новым Годом, дорогая Анна Антоновна, и с прошедшими праздниками, с которыми я Вас, увы, не поздравила, хотя непрерывно о Вас думала, особенно под нашей маленькой елочкой, верней сказать — над! На ней еще чешские настоящие елочные шишки — из вшенорских лесов: само-вызолоченные!

У нас началась зима, и печи (о, ирония!) совсем отказываются гореть (ужасная тяга и ничего не помогает!). Я в своей комнате, с начала осени сменила четыре печи (купила из них — только одну: худшую! Остальные — были, или — одолжены) и — plus ça change plus c’est la même chose^{76}, т. е. дым, зола, чернота и холод. Горят (уголь) только пока подкладываешь щепки, значит — нужно весь день рубить и колоть, у меня все руки в язвах и ожогах, не говоря уже о цвете. Так и бьюсь с утра до вечера, и даже ночью.

Это — моя последняя зима в этом доме, в к<отор>ом мы живем без малого четыре года и который я, несмотря на всё, а верней — смотря на всё вокруг, мой каштан, Мурину бузину, неизвестно-чьи?? огороды — люблю и буду любить — пока жива буду. (Как всё, что когда-либо любила.) У меня сильнейшее чувство благодарности к «неодушевленным» предметам.

Жизнь идет тихо, Мур учится с учителем, учится средне, п<отому> ч<то> — скучно: одному, без товарищей, без перерыва игры, и учитель — скучный: честный, исполнительный, но из русских немцев и неописуемо-однообразный. Но это все-таки лучше, чем полная незанятость. А я не могу: из-за печей, и мелочей, и кухни, в к<отор>ой мороз и в к<отор>ой провожу полдня, а мне кажется, я всякого — всему — выучу, особенно — тому, что мне самой — трудно, п<отому> ч<то> я отлично понимаю, ка́к можно не-понимать. И потому что каждое дело — делаю со страстью.

— Какое скучное письмо! — Простите. Но если бы Вы вошли в мою комнату, Вы бы поняли — всю безнадежность в данную минуту писать о чем-н<и>б<удь> другом, кроме печей. Мне недавно один человек сказал: — «А это у Вас, как будто, уже — мания!» (Сам живет с центральным отоплением).

Но, раз — январь, скоро — весна (у меня — так!). Тогда я отмоюсь — о, главное отмоюсь! от всей этой золы, засоряющей и голову. (Душу — нет).

Обнимаю Вас, дорогая Анна Антоновна, и сердечно прошу меня простить за такую скуку: потому так долго и не писала, что знала, что напишу — такое. Сердечный привет и поздравления сестре.

                                             М.

Впервые — Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 157–158 (с купюрами); СС-6. С. 456. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 286–287.

2-38. А.Э. Берг

Vanves (Seine)

65, Rue JB Potin

21-го января 1938 г., пятница

Дорогая Ариадна! У меня к Вам есть большая просьба — и абсолютно — конфиденциальная.

Мне может быть придется уехать жить в Чехию[195] (МОЛЧИТЕ, КАК КОЛОДЕЦ!), а там очень холодно и мне необходимо НЕПРОДЁРНОЕ пальто — на всю жизнь. Теперь имейте терпение прочесть меня внимательно до конца.

Каждое матерчатое (суконное, velours de laine^{77}, даже английское!) пальто я протираю на боку кошёлками, к<отор>ые ношу (и буду носить — всегда. Поэтому мне нужна suédine[196].

В Париже из suédine делают только trois-quarts^{78} и сто́ят они безумно — дорого: здесь это — luxe. (Кроме того, мне нужно длинное: 1 м<етр> 20 — длины, а здесь таких не делают.) Материи этой (suédine qualité lourde, вроде замши) ни во Франции, ни в Бельгии в продаже нет, она вся откуплена фабрикантами готовых вещей. Это я — знаю.

Теперь — сама просьба.