Читаем Марина Цветаева. Письма 1937-1941 полностью

Марина Цветаева. Письма 1937-1941

A 91-го — как я Вам уже писала — вовсе не оказалось, ибо улица (Erlanger, — был у нас в России — в Крыму — в Ялте — дивный парк Эрлангера[276], а на даче мы жили) кончается на 61-ом.

Слава Богу, что я еще не навязала Муру 2-3-х Тьеров, т. е. два-три пуда — он и так вернулся grognant et grondant^{124} — жара стоит удушающая.

Словом, пакеты лежат. Если сможете у меня быть еще 12-го — получите. И увидите — самый конец моего дома. Обнимаю Вас и даже не спрашиваю — что с номерами — я к таким вещам привыкла: j’en ai vu d'autres, вернее — je n’en ai pas vu d’autres^{125}: y меня целые города пропадали — не то, что номера́!

Буду рада получить от Вас весточку.

М.

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 108. СС-7. С. 527. Печ. по СС-7.

28-38. Неизвестному

<Июнь>

…Главное, чего не забудьте:

я в Вас не влюблена, я по Вас и без Вас не томлюсь, мое «скучаю» значит: рада была бы здесь с Вами ходить и беседовать. И еще — привыкла.

У меня к Вам — братское чувство, одной семьи. Ни малейшей ревности — женись Вы завтра, я за Вас была бы счастлива, а за себя — спокойна, что никогда уже не смогу Вам сделать никакого зла.

Мне в жизни нужна не влюбленность, а понимание и мощь.

Будь я совершенно свободна, я бы Вам сказала то же самое, я бы никогда не соединила своей судьбы с Вами — и с кем уже.

Поэтому — умоляю: забудьте обо мне как о женщине мне ее так мало.

Если мне тогда хотелось к Вам прислониться — то с той же нежностью как к каштану — при чем тут пол? И не сделала я этого только потому что Вы не каштан.

_____

(NB! После этого сразу и навсегда перестал писать и «любить».)

_____

Я могу раскрыть руки — только от безмерности души ей, от невозможности встретить ровню — или хотя бы ровесника всех моих возрастов, соотечественника всех моих климатов, включая в это объятье и всех молодых женщин, которых Вы будете любить.

И Вас — любя!

Не: Вас — любя!

_____

Получить меня легче чем понять.

_____

(Тому же — до письма о каштане)

…Нынче приезжал овощник — красавец, и жена его — красотка, и ребенок — красавец. И я подумала о Вас, пожелала Вам — такой жены, говорящей: — Moi, je ne decide rien. C’est mon mari qui décide, moi — je suis^{126}. И такого ребенка, еще ничего не говорящего.

П<отому> ч<то> это дает мир, а не дружба со мною.

Я этого мира — никому не дала.

Будь я даже на все 20 л<ет> моложе, я бы Вам этого мира никогда не дала, и не по строптивости, а по невозможности в полной чистоте сердца — сказать первому встречному — с радостью, и даже с гордостью: Moi — je le suis.

(Мое suis[277] — есмь!)

П<отому> ч<то> над каждой любимой головой я видела — высшее: хотя бы голову — о́блака, и за это высшее всегда — внутри себя — отдавала все земные головы, свою включая.

Со мной — счастья — нет.

Впервые — НСТ. С. 508, 509. Печ. по тексту первой публикации.

Адресат не установлен. Перед письмом, следовавшим за наброском письма Б. Пастернаку, запись: «(Одновременно — другому: последнему, которому я нравилась — пишу это в те же дни (июньские четыре года спустя)» (НСТ. С. 507). Письмо написано в 1938 г., т. е. три года спустя. Дату удалось установить по записи Цветаевой в тетради о Международном конгрессе писателей в защиту культуры, который проходил в Париже в июне 1935 г. (НСТ. С. 618. Коммент. Е.Б. Коркиной).

В то же время, судя по тону и содержанию письма, и также с некоторой долей вероятности, как и ранее, можно предположить, что «неизвестным» мог быть Евгений Сталинский (1905–1995), «молодой собеседник», «Женя». См. письма к Неизвестному от 24 июля 1933 г. и коммент. 1 к нему, к А.А. Тесковой от 31 августа 1935 г. и коммент. 3 к нему, к Е.И. Унбегаун от 6 января 1936 г. и коммент. 3 к нему (Письма 1933–1936).