Марина Цветаева. Письма 1937-1941

Море — верста ходу. Плаж — как все: слишком много народу и веселья: море на свой берег — непохоже. Мур с упоением играет с рабочим народом (малолетним, мужского пола) — и немножко отошел от своих газет. — Ехали через Lisieux, видели уж-жасный!! мавританский собор, думающий почтить память Св<ятой> Терезы, но и другое видели — монастырь, в глубине города, тот о котором она — сорок лет назад: — C’est le froid qui m’a tuée^{135}.

Городок гористый, прелестный.

_____

Думаю пробыть здесь три недели, так что — надеюсь! — еще увидимся. Но этот раз будет — последний раз (О Боже, Боже, Боже! Что́ я делаю?!)[312]

_____

Пишите. Это последний срок для родных голосов. Потом (как в моей Повести о Сонечке) началось молчание[313].

_____

Получили ли мое предотъездное письмо, где я писала Вам о наших общих знакомых? Как Вам нравится (или не нравится) — девочка?[314] Между прочим, механическая страсть к стихам — как у матери.

— Ах, Люсьен, Люсьен! Всё понимающий и ничего не могущий. А не сделать ли ему переливание крови (Вашей)?

Обнимаю и жду весточки.

                                             МЦ.

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 111–113. СС-7. С. 529–530. Печ. по СС-7.

35-38. А.Э. Берг

Dives-sur-Mer (Calvados)

8, rue du Nord

3-го сентября 1938 г., суббота.

               Дорогая Ариадна!

Пишу Вам уже на Париж, ибо Вы написали: с 3-го по 10-е. Увы! неужели только по 10-е? Ибо я раньше 10-го не выеду, а м<ожет> б<ыть> даже позже. В Париже меня ждет страшный неуют и в первый же день — необходимость выписаться и прописаться, ибо я сейчас не живу нигде: комнату в Исси — конечно — оставила (т. е. — бросила), в прежнюю ли гостиницу въеду[315] или «обосную́сь» в Париже — еще не знаю, ничего не знаю о своем ближайшем будущем, знаю только, что такая жизнь страшно не по мне и — думаю — ни по кому.

Остающуюся неделю употреблю на окончание разных работ[316], забранных. Боюсь, что в Париже у меня уже досуга не будет. Сделаю — что́ смогу.

Вторая часть Сонечки (моей последней большой работы здесь) — и еще ряд вещей будут для Вас оставлены у Маргариты Николаевны Лебедевой — 18 bis, Rue Denfert-Rochereau — на случай, если бы нам больше не пришлось увидеться. Постараюсь успеть переписать для Вас ту вещь, которую мы вместе с вами правили (мои «варианты») — в Булонском лесу — помните? Другая такая же вещь для Вас уже переписана[317]. Вы сами поймете, что надо будет беречь их от всех глаз.

Я давно уже не живу — потому что такая жизнь — не жизнь, а бесконечная оттяжка. Приходится жить только нынешним днем — без права на завтра: без права на мечту о нем! А я всегда, с 7-ми лет, жила — «перспективой» (мое детское слово, к<отор>ое мне представлялось в виде панорамы — тоже вещи из моего детства).

А «панорамы» — никакой. И ненавижу гостиницу, в такой жизни для меня что-то — позорное, — точно я другого не заслужила! Пусть изба (как годы было в Чехии!) — но не «chambres meublées»!^{136}

— Ну — вот.

В море купались — раз: было грязно, мягко и холодно. Но были чудные прогулки по холмам и с далёким морем, с каждым шагом обретавшим всё свое величие. Были старые фермы и старые деревья — и вечно-юная зелень с вечно-жующими коровами. И хозяйство — как везде и всегда. Видите: еще есть, а я уже говорю: было! Из Парижа напишу сразу — дам адрес, к<оторо>го еще нет.

Обнимаю Вас и всегда помню и люблю.

                                             М.

<Приписка на полях:>

Если сразу ответите — Ваше письмо меня здесь еще застанет. Хочу знать про конец Вашего лета, про Люлин коклюш (я знаю этот ужас!!) — про Ваши ближайшие планы, про Вашу «панораму» — à défaut de la mienne…^{137}

Мур еще вырос и делит свой 24-часовой досуг между Mickey и Humanité[318]. В свободное от них время — велосипед. Но, несмотря на это «мне хорошо в его большой тени» (стих<отворение>, кажется, Ахматовой)[319].

Впервые — Письма к Ариадне Берг. С. 113–114. СС-7. С. 530–531. Печ. по СС-7.

36-38. А.Э. Берг

32, Bd Pasteur

Innova-Hôtel

ch 36

Paris

17-го сентября 1938 г.

               Дорогая Ариадна!

— Правда — ирония: Innova-Hôtel? Две иронии: Innova и Hôtel — мне, любящей старые дома и, кажется, больше ничего — ибо в них всё: и видения, и привидения, и трава сквозь щели (пола) и луна сквозь щели (крыши)… это письмо могло быть написано сто лет назад — 1838! — оно и есть — сто лет назад — как наша дружба.

A Innova-Hôtel — ich schenk es denen^{138}.

Большая комната и, если Мур не врет, в окне — церковь St Germain d’Auxerrois[320], а если даже врет — вообще церковь, старая, и уже в первое утро были похороны сплошь розовые: три автомобиля розовых венков — и ни одного белого!