Марина Цветаева. По канату поэзии

Помимо мотива Психеи в одноименном сборнике Цветаевой, многочисленные упоминания этого мифа рассыпаны в ее стихотворениях, письмах и других сочинениях (ср.: «Пунш и полночь. Пунш – и Пушкин…» (1: 508–509), «Не самозванка – я пришла домой…» (1: 394), «Голубиная купель…» (2: 182), «Попытка комнаты» (3: 117), «Приключение» (3: 459–464) и др.); ср. также: Мейкин М. Марина Цветаева: Поэтика усвоения. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1997. С. 44, 70, 235. В сборник «Психея» Цветаева включила также двадцать коротких стихотворений, написанных ее юной дочерью Алей (Ариадной Эфрон), озаглавив этот раздел «Психея»; связь Али с Психеей в сознании Цветаевой, по-видимому, мотивирована девичей невинностью дочери: еще не созревшая, она – чистый дух в еще асексуальном теле без гендерных признаков. Цветаева достаточно рано познакомилась с историей Апулея в русском переводе (у нее в детстве была книга Г. Штолля, в которой дается сокращенный вариант сказки Апулея (6: 73); ср. также: «Знала эту сказку с детства, она была у меня в немецкой мифологии» (7: 203)). Весьма вероятно ее знакомство с многочисленными отражениями этого мифа в русской и западноевропейской литературе (И. Ф. Богданович, Е. Жулавский, О. Лафонтен, Б. фон Арним и др.) и изобразительном искусстве. Сама Цветаева неоднократно отмечала сходство истории Апулея со сказкой С. Т. Аксакова «Аленький цветочек», также хорошо ей известной с детства: «“Психею” прочла вчера же вечером. Прелестная вещь. Почти слово в слово наш “Аленький цветочек”» (6: 715); «В памяти моей <сказка Апулея> слилась с “Аленьким цветочком”» (7: 203). В 1924 году Цветаева познакомилась с двухтомным исследованием Эрвина Роде, посвященным древнегреческим верованиям в бессмертие души (Rohde E. Psyche: Seelencult und Unsterblichkeitsglaube der Griechen. Tubingen: J. C. B. Mohr, 1903), которое произвело на нее весьма негативное впечатление. Ева Витинс (Ieva Vitins) в своей превосходной статье «The Structure of Marina Cvetaeva’s “Provoda”: From Eros to Psyche» (Russian Language Journal. 1987. Vol. 41. № 140. P. 143–156) обращается к мифу о Психее для интерпретации одного из поэтических циклов Цветаевой, о котором речь идет дальше в этой главе, а также упоминает о важности этого мифа для понимания других ее произведений. Константин Азадовский отмечает значение мифа о Психее для поэтического самоопределения Цветаевой в своем предисловии (озаглавленном «Орфей и Психея») к кн.: Небесная арка: Марина Цветаева и Райнер Мария Рильке / Сост. К. Азадовский. СПб.: Акрополь, 1992. С. 10–47. После публикации моей книги на английском языке была опубликована книга Романа Войтеховича (я признательна ему за указание двух моих мелких ошибок, исправленных в настоящем издании), «Психея в творчестве М. Цветаевой: Эволюция образа и сюжета» (Тарту: Тartu Ulikooli, 2005. Dissertationes Philologiae Slavicae Universitatis Tartuensis. 15). Войтехович считает, что существенным недостатком моего подхода «является отсутствие в работе содержательного анализа самого образа Психеи». Однако в настоящей работе я не ставила перед собой цель представить исчерпывающий анализ того, как сама Цветаева понимает или переосмысляет традиционный миф о Психее; миф сам по себе вовсе не лежит в центре моего внимания, он служит лишь одной из возможных аллегорий для выяснения ключевых принципов поэтики Цветаевой.

Вернуться

139

Поэму-сказку Цветаевой «Мoлодец» (1922), посвященную Пастернаку, можно считать вариацией мифа о Психее, где место олимпийских богов занимает вампир с его демоническим очарованием. Цветаева прямо идентифицирует себя с Марусей, героиней «Мoлодца»: «Ведь я сама – Маруся: честно, как нужно (тесно, как не можно), держа слово, обороняясь, защищаясь от счастья, полуживая <…>, сама хорошенько не зная, для чего так, послушная в насилии над собой, и даже на ту Херувимскую идя – по голосу, по чужой воле, не своей» (6: 249).

Вернуться

140