Читаем Марина Цветаева. По канату поэзии полностью

Заметим кстати, что слово вельможа появляется в заглавиях известных стихотворений Державина («Вельможа», 1774–1794) и Пушкина («К вельможе», 1830); таким образом, это слово связано с тем мужским поэтическим наследием, на которое претендует Цветаева.

Вернуться

194

В письме к Пастернаку, написанном гораздо позже (в канун нового 1930 года) Цветаева размышляет о том, почему их переписка прерывается долгими периодами молчания: «…у нас кроме слов нет ничего, мы на них обречены. Ведь всё что с другими – без слов, через воздух, то теплое облако от – к – у нас словами, безголосыми, без поправки голоса. <…> Душа питается жизнью, здесь душа питается душой, саможорство, безвыходность» (6: 275).

Вернуться

195

Поэт, напротив, обретает духовную пищу в обществе живых лесов в цикле Цветаевой «Деревья»: «Деревья! К вам иду! Спастись / От рёва рыночного! / Вашими вымахами ввысь / Как сердце выдышано!» (2: 143). Этот цикл и тема деревьев в творчестве Цветаевой детально исследованы в следующих статьях: Смирнов А. «За деревьями» // Вопросы литературы. 2000. № 6. С. 59–82; Ревзина О. Г. Деревья в поэтическом мире Цветаевой // Безмерная Цветаева: Опыт системного описания поэтического идиолекта. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2009. С. 45–55; Gillespie A. D. The Last Stump and the Forgotten Leaf.

Вернуться

196

Однако воздействие этой поэзии столь велико, что оно несомненно окрасило восприятие личности и биографии Цветаевой даже теми людьми, которые знали ее лично (включая ее собственную дочь, которая, описывая черты характера и физического облика Цветаевой, использует образы и язык, явно заимствованные непосредственно из ее поэзии). Конечно, в этом вопросе есть нечто от проблемы «курицы или яйца», и невозможно решительно настаивать ни на одном из ответов. И все же я уверена, что важно (и правильно) признать, – чего не смогло сделать большинство исследователей Цветаевой – что, в сущности, она была исключительно частным, стеснительным и сдержанным человеком (она сама неоднократно об этом пишет в своих сочинениях и особенно в письмах). Ее поэзия – скорее маска, чем единственно правильное отражение того, какой она воистину была. Вполне возможно, что в реальной жизни она ни мало не походила на тот образ, в котором выступала в своих стихах.

Вернуться

197

И все же эта фантазия продолжает определять остальные стихотворения сборника «После России», многие из которых практически дословно повторяют идеи и даже слова цикла «Провода» (ср. особенно «Поэты» (2: 184–186), «Расщелина» (2: 201), «Сахара» (2: 207–208), «Брожу – не дом же плотничать…» (2: 233–234), «В седину – висок…» (2: 257) и «Рас – стояние: версты, мили…» (2: 258–259)).

Вернуться

198

«Возлюбленный» этого стихотворения – одновременно и Пастернак, и Рильке. Любопытно, что Цветаева, несмотря на скученность своего быта в эмигрантские годы, мечтает прежде всего не о «своей комнате», как Вирджиния Вульф – больше всего она нуждается не в уединении, а в любви.

Вернуться

199

Можно привести другие примеры символической функции тире в стихах Цветаевой к Пастернаку. В стихотворении «В седину – висок…» тире – знак тайного от всех заговора двух поэтов: «Браки розные есть, разные есть! / Как на знак тире – / Что на тайный знак / Брови вздрагивают – / Заподазриваешь?». Более того, способность тире одновременно соединять и рвать иллюстрируется графически и морфологически в самом первом слове предпоследнего стихотворения сборника «После России»: «Рас – стояние: версты, мили…». Пастернак так комментирует символическую роль стилистических элементов, скрепляющих своеобразную связь двух поэтов, в письме к Цветаевой от 14 июня 1924 года: «Дрожь проходит через материю привычки как по воде… И когда сердце сжимается, Марина!.. И какая наша эта сжатость – ибо лишь стилистическая!» (Переписка Бориса Пастернака. С. 309).

Вернуться

200

Рильке родился в 1875 году в семье, принадлежавшей к немецкому этническому меньшинству Праги, входившей в те годы в состав Австро-Венгерской империи. Первый толчок к сопровождавшему его всю жизнь интересу к славянским культурам был получен поэтом в годы юности, проведенные в Праге. См. краткую биографию Рильке и введение в его творчество в: Brodsky P. P. Rainer Maria Rilke. Boston: Twayne Publishers, 1988. О роли России в творческой судьбе Рильке см.: Tavis A. Rilke’s Russia: A Cultural Encounter. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1994.

Вернуться

201

Перейти на страницу:

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия