Марина Цветаева. Жизнь и творчество

надеясь (желая!), чтобы поэт воскрес, воплотился снова. А сейчас — "выписаться из широт", — значит, не надо было рождаться? И да, и нет, — бездонная философичность цветаевской лирики, разумеется, не поддается прямолинейному толкованию. Важно другое: в "майских" стихах прозреваются как бы два плана. Один — близлежащий — говорит об отречении поэта от своего времени, о "возвращении билета" [68]. Но у этих стихов есть и другой, дальний план: гениальная "теория относительности" поэта. Время, согласно ей, — категория не только преходящая (невечная), но и туманная (неопределенная), но и как бы условная, искусственная. Поэт не обязан верить Времени и тем более — подчинять ему свое бытие: "Поезда с тобой иного Следования!" Недаром Марина Ивановна так любила лермонтовские слова: "На время не стоит труда"… Так не лучше ли вовсе не участвовать в нем, — даже посмертно?

Распасться, не оставив праха
На урну…

* * *

Писание стихов сосуществовало, как всегда, с постоянным интересом Марины Ивановны к литературной жизни, за которою она следила неукоснительно и в которой принимала участие. В письме к М. С. Цетлиной от 31 мая она откликнулась на выпуск "Окна" и ехидно отозвалась о воспоминаниях Зинаиды Гиппиус о Блоке "Мой лунный друг". Она утверждала, что Гиппиус написала их "в отместку" воспоминаниям Андрея Белого, чтобы "насолить" ему. С Мережковским (так же, как, впрочем, и с Гиппиус) Цветаева прежде знакома не была; в юности написала ему письмо и получила ответ. Она живо интересовалась этой "парой", стоявшей как бы на авансцене русского литературного зарубежья; особенно ее занимала Гиппиус. Она считала, что мемуары Гиппиус написаны "из чистой злобы"; "в ненависти она восхитительна"; "по-змеиному увидено, запомнено и поведано"; "это не пасквиль, это ланцет и стилет. И эта женщина — чертовка". "Напишите мне про Гиппиус, — просит она Цетлину, — сколько ей лет, как себя держит, приятный ли голос (не как у змеи?! Глаза наверное змеиные!) — Бывает ли иногда добра?"

(Гиппиус впоследствии прониклась к Цветаевой неприязнью, "партийной" и человеческой, — о чем считала долгом провозглашать в печати и оповещать корреспондентов. Что до Марины Ивановны, то ее отношение было неоднозначным — о чем свидетельствует ее письмо к Гиппиус 1926 года, сохранившееся в тетради.)

Для трехмесячника "Окно" Цветаева послала М. С. Цетлиной "Поэму заставы": "…"Заставу" Вам даю, как на себя очень похожее. (Может быть предпочитаете не похожее??)"

Предчувствуя, что "Окно" отвергнет "Поэму заставы", так как издательница попросила прислать другие стихи, Марина Ивановна вскоре опять пишет М. С. Цетлиной: