Теперь она могла позволить себе снарядить корабль, на котором отправилась в город на воде. Прибыв в Венецию, Маринелла поселилась вместе со своими слугами в скромном, но очаровательном палаццо с видом на узкий канал с зеленоватой водой. Довольно быстро восстановила она старые связи, вернулась на балы и светские приемы, где имела неизменный успех у кавалеров, однако старалась избегать общества графа Монтелеони. Один из ее поклонников – Карл Орлеанский, сын чрезвычайно влиятельного человека, защищал ее своим почти постоянным присутствием от нападок, которым она могла бы подвергнуться даже со стороны дожей. Однако Монтелеони не стремился искать с девушкой ссоры. Он был глубоко уязвлен ее поступком, тем, что она сбежала, не простившись, да еще и увела заключенного. Однако, узнав из светских сплетен, что Маринелла все это время была невестой графа Эль Рико, ныне покойного, подумал, что поступок девушки можно оправдать: ведь женская верность своему избраннику важна так же, как мужская верность законам Республики. И потому решил простить непокорную красавицу и даже немного винил себя за то, что с самого начала не потрудился узнать, свободно ли ее сердце. Настойчивые требования отворить темницы он по-прежнему воспринимал как женский каприз, – красавицы часто бывают капризны, – и потому пропускал эти слова мимо ушей.
Граф Монтелеони видел, что Маринелла Д’Алесси не отдает предпочтения ни одному из кавалеров, объяснял это тем, что она все еще скорбит по умершему, и ждал, когда она, наконец, сменит гнев на милость. Мысль о том, что намерения девушки относительно заключенных носят иной характер, нежели просто каприз обольстительницы, желающей испытать власть своей красоты над его волей, дожу не приходила в голову. И совершенно напрасно.
В один из тех весенних вечеров, когда карнавал остался позади, в полном пьяных моряков трактире, где собиралась беднота – обитатели самого дна Республики, двое в углу затянули протяжную песню. А хозяин – щербатый Луко, стоявший за стойкой, вдруг поднял голову и увидел, как распахнулась входная дверь, пропуская женщину в длинном дорогом платье. Ее лицо было скрыто маской, и Луко каким-то внутренним чутьем понял, что перед ним не одна из гуляющих по ночам куртизанок или авантюристок, но знатная дама, неизвестно как попавшая сюда. Приблизившись к стойке, женщина сняла маску и, кивнув хозяину, посмотрела ему в лицо прямым и открытым взглядом прекрасных синих глаз.
– Здравствуй, Луко, – сказала она, – Помнишь меня?
– Как же не помнить? – Луко мрачно оперся на стойку и опустил голову, – Графиня Д’Алесси. Только не пойму, что нужно такой даме в месте, подобном этому?
Она наклонилась еще ниже, прямо к самому его уху.
– Я знаю о готовящемся мятеже, – прошептала девушка, а на лице Луко мелькнуло изумление, смешанное со страхом, и он испуганно уставился на нее, – Тихо… Знаю от графа Фелиппе де Висконти. Совет десяти тоже знает о нем и готовит ловушку. Я придумала, как помочь вам! Поверьте мне! Я хочу увидеть того, кого вы называете «Предводитель».
– Не знаю, о чем вы, графиня, – Луко тут же нахмурился, а лицо его стало еще более непроницаемым, если такое вообще возможно. – Но, думаю, не поискать ли вам развлечений в более подобающем даме месте?
Один из сидевших у стойки бродяг вскочил на ноги и, приблизившись к ним, стукнул кулаком по заляпанной деревянной поверхности.
– Гони ее, Луко, гони ее прочь! – крикнул он, – Я знаю! Она шпионка! Шпионка Монтелеони и Совета!
Он попытался схватить девушку за руку, но та резким движением выхватила из–под полы плаща пистолет и приставила к голове бродяги, тот испуганно попятился и весь его хмель мгновенно испарился, а взгляд стал осмысленным.
– Я прострелю тебе башку, если ты не перестанешь болтать чепуху! – отчеканила Маринелла: что-что, а подобные выражения она в совершенстве усвоила за годы жизни у тетушки Люсинды. С этими словами она опустила оружие. – Луко! Рискуя жизнью, я спасла Отца Джио от гнева Монтелеони! Но Джио не один! Там в тюрьмах еще много других, я сама видела! Судьба этих людей ужасна! Они находятся в совершенно невыносимых условиях…
– Вот так новость! Удивили! – усмехнулся Луко, ковыряя в зубах, – У меня там брат, графиня.
– Я ненавижу политику Монтелеони и дожей! Ненавижу их отношение к восставшим! – продолжила Маринелла, пропустив мимо ушей его сарказм. – Но пока мы будем молчать, пока не положим конец их всевластию, они будут поступать с жителями Венеции, как им вздумается!
– Вам–то что? – Луко с изумлением уставился на нее, – Вы же испанка?
– Я не выношу несправедливость и жестокость, – ответила она. – Так учил меня один дорогой мне человек. Его уже нет в живых. Но его слова я не забуду. И Отец Джио завещал мне не бросать узников. Он просил продолжить дело.
Луко долго и внимательно смотрел на нее, вглядываясь в лицо девушки, он колебался. А потом произнес:
– Хорошо. Идите за мной.