Мариус Петипа. В плену у Терпсихоры

Спустя три дня в Бауери состоялось представление еще одного балета, поставленного Ж.-А. Петипа, — «Мрако Бомба, или Хвастливый сержант». Мариус исполнял в нем роль Нуньеса. А 23 ноября труппа сделала последнее героическое усилие, чтобы с блеском закончить сезон. В этот день состоялся бенефис Эжени Леконт, во время которого вниманию публики были представлены «Марко Бомба» и «Большой карнавал и бал-маскарад», сочиненный и поставленный Петипа-старшим.

По свидетельству Мариуса Петипа, они с отцом терпеливо ждали «третью, четвертую неделю, но тут уж наглость мошенника-импресарио перешла всякие границы». К тому же в Америке в это время разразилась эпидемия желтой лихорадки, и все это вместе заставило обоих Петипа поспешить с возвращением в Европу. Купили билеты на какое-то парусное судно, уходившее во Францию, а впоследствии узнали, что поступили правильно: оставшаяся в Нью-Йорке часть труппы так и не получила ни гроша[62].

Однако возвращение в Париж не сулило немедленного получения Мариусом ангажемента. К тому же требования, предъявляемые к артистам балета в столичных театрах, были выше, чем в провинции. Конечно, молодой танцовщик уже приобрел определенный профессиональный опыт, познал успех у зрителей, и все же он понимал, что еще многому предстоит учиться. Поэтому и отправился в класс к знаменитому Огюсту Вестрису[63], ставшему после окончания карьеры танцовщика педагогом.

Мариус давно понял: как бы усердно он ни занимался, виртуозом классического танца ему не стать. Плоская, «корявая», как говорят в балете, стопа и недостаточная гибкость мышц — его противники, не позволяющие легко взлетать во время прыжков и мягко приземляться, удерживать равновесие в позах. Но ведь он и мечтал об ином. Гораздо ближе его натуре образы темпераментных героев, которые артисты создают при помощи характерных танцев и выразительной пантомимы. А этому, как он неоднократно слышал, у Вестриса тоже можно научиться.

В балетном мире сложилось мнение, что он создал новый стиль танца. Ж.-Ж. Новерр[64] отмечал, то «танец вступил на новый путь, он был намечен Вестрисом-сыном[65]… Летая на собственных крыльях, прислушиваясь к одним лишь советам прихоти и воображения, он разрушил священную храмину, которую возлюбленные питомцы Терпсихоры воздвигли этой музе. Вестрис образовал новый вид архитектуры, где все ордера, все пропорции были смешаны и преувеличены. Он уничтожил три известных и отличных друг от друга стиля[66]; он слил их воедино и из этой амальгамы создал единый жанр». Иными словами, все достижения эпохи предромантизма Огюст Вестрис использовал для создания исполнительского стиля, наполненного художественной выразительностью и направленного им в русло нового направления в искусстве — романтизма.

Попасть в ученики к О. Вестрису было непросто, но Мариусу помог старший брат Люсьен, служивший в это время в Гранд-Опера. Уроки были платными, поэтому молодой танцовщик не мог позволить себе долгое обучение в классе у мастера. Но даже за те два месяца, что он совершенствовал свое мастерство под руководством Вестриса, Петипа выучил множество новых танцевальных комбинаций, помогающих созданию определенной пластической интонации, а если смотреть глубже — и художественного образа роли.

Занятия у замечательного педагога оказались не только полезными, но и престижными. Еще совсем недавно Мариус, глядя на старшего брата, лишь мечтал выступать на какой-нибудь парижской сцене. Теперь же и ему, «ученику Вестриса», представилась возможность показать себя с лучшей стороны: принять участие в бенефисе великой Рашели[67], артистический дар которой блестяще охарактеризовал А. И. Герцен[68]: «Она нехороша собой, невысока ростом, худа, истомлена; но куда ей рост, на что ей красота, с этими чертами резкими, выразительными, проникнутыми страстью? Игра ее удивительна; пока она на сцене, что бы ни делалось, вы не сможете оторваться от нее; это слабое, хрупкое существо подавляет вас; я не мог бы уважать человека, который не находился бы под ее влиянием во время представления. Как теперь, вижу эти гордо надутые губы, этот сжигающий быстрый взгляд, этот трепет страсти и негодования, который пробегает по ее телу! А голос — удивительный голос! — он умеет приголубить ребенка, шептать слова любви и душить врага; голос, который походит на воркование горлицы и на крик уязвленной львицы». К тому же молодому танцовщику доверили выступить с такой знаменитостью, как Карлотта Гризи[69].

Это был счастливый случай, открывший для него новые возможности. Спустя несколько дней Мариус получил приглашение работать первым танцовщиком в театре Бордо. На месте новичкам — а их было пять человек — объяснили, что ангажемент каждого дебютанта окончательно вступает в силу лишь после третьего выступления, да и то лишь в случае, если публика, что имеет постоянные абонементы, вынесет положительный вердикт.

И вот наступает решающий момент. Занавес опускается, и в одной из лож встает важный чиновник. В тишине, воцарившейся в зале, хорошо слышен его голос: